И мне кажется. Нет, я чувствую. – Дима волновался. – Да, я чувствую, что влюбился в вас, – выдохнул он.
Дарья Николаевна повернула голову.
– Влюбился? – Переспросила она и странно повела головой.
Светофор зачадил красным светом и лавина машин двинулась с обеих сторон. Мальчик, шагавший впереди, растерялся, остановился и смотрел на приближающийся транспорт широко раскрытыми испуганными глазами. Паниковали и другие пешеходы, слышалась беготня и крики. Дарья Николаевна бросилась к ребёнку, обхватила его и, присев вместе с ним, закрыла его собой. Совсем рядом, перед ними завизжала машина. Лишь на секунду, липкий страх пролился по спине Димы. Он рванулся следом и обхватил их обоих. Внезапно, загорелся зелёный свет. Всё наладилось и испуганный мальчик побежал на другую сторону дороги. « Он что сломался?» – услышал Дима чей-то раздражённый голос. Взяв учителя за руку, он быстро зашагал по полосе. Он пришёл в себя, когда они стояли на тротуаре и не мог понять, чего было в нём больше: страха за учителя или негодования на неё.
– Вы всегда так беспечны? Вы могли пострадать. Представить страшно, что могло бы, случиться, – отчитывал он учителя и, вдруг, голос упал до шёпота. – Я так испугался. Дима сделал шаг и обнял учителя. Она стояла не двигаясь и ничего не предпринимая, но её ровный голос сбил заботливого ученика с толка:
– Ребёнок был в опасности. Я должна была бросить человека? Отпусти меня. – Дима разжал руки и отступил, а она продолжала всё тем же, ледяным тоном. – Разговор окончен. Ты сказал, что хотел сказать. Спасибо, что проводил. Я пойду.
Пока она исчезала из вида в переулке, свернувшем в сторону, он смотрел вслед, не понимая, что произошло и не надеясь на то, что что-то будет.
Такси, летевшее издали, резко притормозило и остановилось прямо возле него. Прежде чем Дима что-то успел понять, водитель открыл дверь и пригласил его в салон.
– Я не вызывал такси, – сообщил Дима. В кармане зазвонил телефон. Рука нырнула, вынула, открыла и глаза расширились. Уже, запоздавшее сообщение гласило, что такси прибыло. – Ничего не понимаю, – произнёс он, но сел в машину, назвал адрес и откинулся в кожаный мрак сиденья.
Рой мыслей прилетел мгновенно, как только он закрыл глаза. Они не жалили, но легонько покусывали. Ещё бы: Он признался в любви учителю! Быстро сосчитав в уме, он выяснил, что признание прозвучало спустя двенадцать часов сорок семь минут и тридцать восемь секунд после знакомства. Неплохой результат эмоционального фейерверка! Но, плохой итог, волнительного, сулящего перемены, дня, подумал он и вдавился в сидение.
Дома, в своей тёплой мягкой постели, Репнину не спалось. Он прокручивал в голове события ушедшего вечера и чем сильнее был круговорот, тем отчётливее он осознавал, что его отвергли. Первого красавца школы игнорировали. Это случилось впервые. Обычно, выходило наоборот и он не находил себе места на широкой кровати и утешая себя тем, что это была не обычная девушка, а особенная девушка. Впервые в своей короткой жизни, он встретил человека, которому был рад без всяких причин и к чертям собачьим, что она оказалась учителем. Он не помнил, когда уснул, просто отключился, шевеля накалёнными извилинами уставшего мозга.
Сегодня не было урока французского языка и Дима спал до обеда, отключив телефон и не вспоминая о школе. Наскоро пообедав, что нашёл в холодильнике, он включил телефон и тот сразу зазвонил.
– Отросток великого родословного древа слушает, – обозначил он своё присутствие.
– Придурь, ты чего трубку не берёшь? – оглушил голос Антона.
– Спал.
– Почему в школу не пришёл?
– Не хочу.
– Завтра, сразу отправляйся к директору.
– Понял, спасибо. Чего звонишь?
– Я вообще-то беспокоюсь. Тебе знакомо это?
– Не парься. Завтра приду.
– Слушай, учителя до утра провожал? – голос перешёл на таинственный шёпот.
– С дуба рухнул, негодник. Не тронь её, прикуси свои щупальца.
– Пока, святой угодник Димитрий, – рассыпался голос друга.
– Пока и домашку скинь, – попросил Дима и отшвырнул телефон на диван.
Дмитрий Репнин появился в школе, прогуляв два дня и поэтому, сразу направился в кабинет директора, зная, что его всё равно сорвут с уроков и заставят предстать перед главой школы – крупным плечистым мужчиной с короткой стрижкой и огромными, как молоты, руками. Он будет смотреть в глаза ученику, поправляя галстук и одёргивая рукава тёмно-синего костюма. Светлые, влитые в голову глаза, зажмурятся, а чрезмерно вежливая, архаичная манера разговора, способная взбесить любого, примет форму обычной человеческой речи, если школьный инквизитор сочтёт жертву допустимо не виновной, услышав логическое правдивое признание или оправдание.