— Может быть, да, а может, нет, кто знает? — Я медленно приближался к нему, не отрывая взгляда от пухлых коротких пальцев, сжимающих обычный дешевый кривой арабский нож. — Каким же я был слепцом! Ты работал на русских.
— Конечно, — раздраженно отрезал Хасан.
— Ты похитил Никки.
Он удивленно посмотрел на меня:
— Нет, мой племянник, ее забрал Абдулла, а не я.
— Но он действовал по твоему приказу.
— По приказу Богатырева.
— Абдулла похитил ее из виллы Сейполта:
Хасан молча кивнул.
— Значит, Никки еще была жива, когда я в первый раз разговаривал с немцем.
Она находилась где-то в доме. Сейполт не собирался убивать ее. Потом, когда я ворвался к нему, чтобы выведать правду, он уже был трупом.
Хасан уставился на меня, то и дело пробуя пальцем лезвие.
— После смерти Богатырева ты убил ее и засунул тело в мешок для мусора.
Потом убил Абдуллу и Тами, чтобы обезопасить себя. Кто заставил Никки написать записку?
— Сейполт, о мой проницательный друг.
— Значит, единственный, кто может раскрыть твою причастность к убийствам, — Оккинг.
— Не считая тебя, конечно.
— Разумеется. Ты отличный актер, Хасан. Ты сумел полностью обдурить меня.
Если бы я не нашел случайно твой самодельный модик (Хасан оскалился, словно зверь, застигнутый врасплох), если бы не другие улики, которые выдавали связь Сейполта с исчезновением Никки, у меня не было бы ни единой зацепки. Вы с немецким наемником Ханом отлично сработались. Я и не подозревал ничего, пока не понял, что все мало-мальски важные сведения шли через тебя. Подумать только преступник был совсем рядом, требовалось только увидеть его. В конце концов, я просто не мог не сообразить — это ты, твои проклятые короткие, жирные, неуклюжие пальцы…
Я придвигался все ближе и ближе. Нас разделяло всего футов десять. Еще шаг… В это мгновение Шиит разрядил в меня обойму маленького белого пластикового игломета. Целая армада игл пронзила воздух. Последние два заряда вонзились мне в бок, чуть пониже левой подмышки. Я почти не почувствовал их, словно это произошло не со мной. Знал, что потом будет по-настоящему больно, а какая-то часть рассудка, неподконтрольная училкам, задалась вопросом: отравлены иглы, или это просто острые кусочки металла, которые рвут мышцы в клочья.
Впрочем, очень скоро я узнаю ответ на собственном опыте.
Меня охватило отчаяние. Я совсем забыл про свой парализатор и, в любом случае, не собирался состязаться в меткости с Шиитом… Уже падая, сумел выхватить черную училку и вогнал ее в розетку.
Как описать свои ощущения? Ты привязан к креслу, и зубной врач дрелью вгрызается тебе в небо; ты чувствуешь, что еще немного — и начнется припадок эпилепсии, а он все не начинается, и ты страстно желаешь, чтобы пришли долгожданные муки, потому что находиться на Грани их еще страшнее. Глаза слепит нестерпимо яркий свет, в уши бьет непереносимо громкий шум, тело раздирают наждаком шайтаны, в нос лезет непередаваемо мерзкая вонь, тошнотворная гадость забила рот… Я был готов умереть, лишь бы избавиться от всего этого. Готов растерзать любое живое существо, оказавшееся рядом.
Я схватил Хасана за руки и вонзил зубы в его горло. В лицо брызнула горячая кровь; помню, я еще подумал, какой у нее замечательный вкус… Хасан дико взвыл от боли и страха; он стал бить меня по голове, но не в силах был оторвать от себя охваченное бессмысленной яростью, отчаянием и паническим ужасом животное, в которое я превратился. Его тело извивалось в моих руках, мы вместе свалились на пол. Шииту удалось отползти в сторону. Он вскочил, вставил новую обойму в игломет, нажал на спуск, вгоняя в мое тело заряд за зарядом. Я снова прыгнул, опять вцепился ему в горло, разрывая зубами плоть, выдавливая пальцами глаза. Теперь кровь заструилась по рукам, теплая кровь врага… Хасан издавал ужасные вопли, но их почти перекрывал мой надсадный животный вой.
Черная училка безжалостно терзала меня, словно едкой кислотой разъедая мозг.
Даже поединок, высвободивший всю звериную страсть и ненависть, не принес мне ни капли облегчения, не избавил от бесконечной, монотонной пытки. Я кусал, рвал, грыз окровавленную тушу, которую некогда называли Шиитом.
Очнулся я в госпитале, одиннадцать дней спустя, до предела накачанный транквилизаторами. Я узнал, что терзал Хасана, пока жизнь не покинула его, и продолжал калечить уже бездыханное тело. Хасан сполна заплатил за смерть Никки и остальных, но по сравнению с тем, что сделал я, все преступления Шиита казались невинными детскими играми. Я грыз и рвал труп, пока не превратил его в бесформенную груду мяса и костей, так что полиции с большим трудом удалось установить личность покойного. То же самое я сделал с Оккингом.