Хоть немного-то должно было остаться — хрустики, полученные от Богатырева, плюс сотня Никки, минус — потраченное прошлой ночью. Наверное, стянула моя сбежавшая клиентка или позарилась одна из Черных Вдов. Господи, какое это сейчас имеет значение? Хасан и Абдулла что-то оживленно обсуждали вполголоса. Наконец Абдулла приложил ладонь ко лбу, губам, сердцу и оставил нас вдвоем. Хасан крепко взял меня за локоть и помог дойти до своего роскошного сверкающего черного чуда техники. Я старался заговорить, но первая попытка провалилась.
Наконец пробормотал: «Куда?»
Голос показался мне чужим — хриплым, срывающимся, словно голосовые связки томились без работы уже многие годы.
— Я отвезу тебя в госпиталь, — ответил Хасан, — и там покину. Надеюсь, ты не обидишься. У меня масса неотложных дел. Увы, бизнес есть бизнес…
— А дело есть дело, — закончил я. Хасан улыбнулся. Не думаю, что у Шиита имелась какая-то личная неприязнь ко мне. — Салаамтак, — он пожелал мне мира. Аллах йисаллимак, — произнес я в ответ. Когда мы добрались до бесплатного госпиталя, я вывалился из машины и заковылял к отделению неотложной помощи.
Пришлось показать удостоверение личности и ждать, когда все данные обо мне извлекут из компьютера. Примостился на стальном сером стуле с распечаткой этих данных на коленях и терпеливо ждал, когда меня вызовут. Сидел так несколько часов. «Солнышки» перестали действовать через девяносто минут, потом начался ад… Полубред-полуявь: огромная комната, переполненная искалеченными, страдающими людьми, все — хронические бедняки, всех мучает боль. Нескончаемый стон, вопли младенцев. Воздух пропитан табачным дымом, вонью немытых тел, мочи, блевотины, сладковатым запахом крови. Наконец меня принял ошалевший от работы доктор; он долго бурчал что-то, осматривая меня, не задавал никаких вопросов, прощупал ребра, выписал рецепт и вызвал следующего.
Сегодня я уже не успею зайти в аптеку, но зато мне известно, где достать кое-какие дорогие пилюльки. Сейчас примерно два часа — самый разгар работы на Улице. Пришлось пешком добираться до Будайина. Меня подстегивала нестерпимая злость на Никки. Придется поквитаться и с Тами и ее подружками.
В клубе Чириги было необычно тихо и безлюдно. Девочки и гетеросеки казались безжизненными, словно куклы; клиенты мрачно разглядывали свои кружки с пивом. Но музыка, конечно, как всегда, ревела, а пронзительный голос Чири, с ее неповторимым суахильским прононсом, перекрывал весь шум. И все же не слышалось смеха, отсутствовал привычный фон — негромкий гул деловых переговоров. Работа замерла… В баре царил застоявшийся запах пота, пролитого пива и виски, гашиша.
— Марид, — оторопела Чири, увидев меня. Она тоже выглядела осунувшейся.
Прошлая ночь, стало быть, для всех нас оказалась мучительно долгой и неудачной в смысле заработка.
— Можно я угощу тебя чем-нибудь? — спросил я. — Судя по тебе, выпивка явно не помешает.
Она с трудом растянула губы в улыбке:
— Когда-нибудь я отказывалась от подобного предложения?
— На моей памяти — никогда, — отозвался я.
— И не откажусь.
Она повернулась и налила себе зелья из специальной бутылки, которую держала под стойкой. — Это что? — поинтересовался я.
— Тэнде. Особый напиток из Восточной Африки.
После недолгих колебаний я решился:
— Налей и мне!
Чири изобразила беспокойство и утрированно-озабоченным тоном пробормотала:
— Тэнде плохо-плохо для белый бвана! Белый бвана выпить — и сразу бум-бум на свой белый мгонго.
— У меня был сегодня длинный и поганый день, Чири. — Я протянул ей бумажку в десять киамов.
Она сочувственно кивнула, налила мне и подняла свой стакан:
— Ква сихо яко!
— Сахтайн! — сказал я по-арабски, отпил немного тэнде и сразу вытаращил глаза и поднял брови. Питье обжигало, как огонь, и имело неприятный привкус, но я знал, что, если как следует постараюсь, смогу оценить его. И осушил свой стакан.
Чири покачала головой:
— Моя сильно-сильно бояться за белый бвана. Моя думать, что белый бвана вот-вот облюет чистый хороший бар.
— Еще раз, Чири. А когда выпью, сразу наливай следующую порцию.
— Такой плохой был, значит, день? Ну-ка, милый, подойди к свету.
Я обошел вокруг стойки и встал так, чтобы она могла разглядеть меня как следует. Лицо у меня, должно быть, выглядело жутко. Чири протянула руку, осторожно коснулась ужасных ссадин на лбу, кроваво-синей вздувшейся кожи вокруг глаз, носа, разбитых вспухших губ.
— Хочу хорошенько напиться как можно быстрее, — сказал я. — Кстати, я остался без гроша.