Беспокоило ещё и то, что из Сарны не поступало никаких известий. Раз это так, значит, приходится считать, что вскоре от Альдахары Ильдам придёт подкрепление. Тогда столицу не удержать. Уже и с тем, что брошено в бой сейчас, они держатся едва-едва. Если с той стороны придут свежие силы, оборона будет взломана ещё в двух или трёх местах, а залатать прорехи нечем. Кенред каменел лицом, потому что привык держать марку, особенно в сложном положении. Он уповал лишь на то, что и взгляд у него такой же каменный и спокойный и его не выдаёт.
Пожалуй, стоило бы появиться на передовой. Его участие уже разок подняло боевой дух, может помочь и сейчас. Если он лично подбодрит солдат, то, вероятно, заставит их держаться несмотря ни на что. И если Лис со своим штабом придумает ещё какую-нибудь хитрость, чтоб исправить положение, может быть… Может быть, хотя бы сегодня столица останется за ним. А там, глядишь, что-нибудь изменится.
Он уже оглянулся в задумчивости, ища взглядом Райвена, чтоб отдать приказ подогнать себе авто и отправляться в бой – и тут в залу влетел помощник Лиса. Он кричал что-то о Лунном стыковочном узле и эшелоне, который прибыл туда, и надо распорядиться выгружающимися людьми и техникой. У Кенреда болью надежды схватило в груди. Он уже не думал, что Ярим, скорее всего, прислал раздетых и разутых новобранцев. Какая разница. Это было хоть что-то – ответ на его горячие, как слёзы, упования.
Он всё-таки громко потребовал транспорт, но приказал везти себя не на передовую, а к эшелону – лично встретить своих бойцов. Уже по пути получил обстоятельное сообщение своего консулара – эшелоны везли в столицу отборные боевые отряды, первую, вторую и четвёртую яримские дивизии, укомплектованные опытными солдатами, в большинстве своём служившими под началом молодого герцога и в Ругадиве, и в Бернубе. На станции, где бойцы первой дивизии заканчивали выгружаться и снимали с платформ боевые машины, Кенреда ждали офицеры. Почти всех он знал в лицо и по именам. Ему достаточно было сказать пару приветственных фраз, да на большее он был сейчас просто не способен – голос перехватило от волнения. Но его людям хватило бы и одного его взгляда – они в единый момент превратились в цельный кулак, отражение воли своего герцога, им не нужно было ни объяснений, ни призывов – они уже готовы были действовать.
Первая дивизия ушла со станции, и под крики и взмахи работников транспортной линии эшелон отвели на запасной путь, чтоб дать дорогу следующему. Следующий уже ждал, он тут же, едва ему дали отмашку, подтянулся к станции, и всё повторилось. Опытным глазом Кенред (который вполне овладел собой) подмечал, в каком составе выгружаются подразделения. Если где-то не хватало людей или экипировки, это не бросалось в глаза – а значит, можно считать, что отряды полностью готовы к бою. Здесь же выгружали и вездеходы – новенькие, только-только с заводов, поблёскивающие под солнцем в тех местах, где металл не был покрыт краской, безупречно выкрашенные там, где полагалось. Боевые машины были в новой комплектации, снабжены лёгкими орудиями и системами защиты – словом, то, что требовалось для нынешнего боя. Последние два вагона второго эшелона были набиты оружейными ящиками и металлическими боксами аккумуляторов и сменных боекомплектов к орудиям вездеходов.
Кенред уже намного спокойнее оценил взглядом то, что доставил третий эшелон, подлиннее и потяжелее прежних. Третья дивизия без задержек отмаршировала на передовую, остались только две роты, которым было поручено проследить за разгрузкой вагонов. Оказалось, что и про провизию Кира не пошутила – четыре тяжёлых вагона, набитых ящиками до крыши, тут же успокоили канцлера – ближайшие несколько дней ему будет чем кормить своих солдат.
Он движением головы подозвал присматривающего за работой лейтенанта и велел снять роты с разгрузки – присматривать за ней пришлют милицейские группы, а солдаты пусть воюют. Торопиться с третьим эшелоном уже не было необходимости. Отдав все нужные распоряжения, Кенред вернулся в авто, дождался, пока Крей захлопнет за ним дверцу – и запрокинул голову, расслабляясь. Облегчение, навалившееся на него, было таким же всеподавляющим, как и отчаяние двумя часами раньше. Он даже не корил себя мысленно, что занялся неподобающим делом (ну что это, в самом деле, за занятие для имперского канцлера – принимать подкрепление!). Теперь он просто верил, что и к нему судьба может повернуться лицом.