И, разгорячившись еще больше, Мордехай вдруг выкладывает перед собранием свое встречное предложение. Куда они хотят добраться? В Ромны, Полтаву, Прилуки? Он, возчик Мордехай, берется доставить их в любой из этих городов! Там наверняка еще действует железная дорога и можно влезть в какой-нибудь эшелон. А сам он вернется домой, в Гадяч, — и будь что будет, Господь велик! А что касается оплаты, то как-нибудь договоримся, сойдемся в цене…
Тамара радостно бьет в ладоши:
— Деда, поехали!
Она бы выехала прямо сейчас. Соскучилась девочка по маме, по Москве, по Дубининской улице. А кроме того, кажется Тамаре, что война портит людям жизнь только здесь, в Гадяче.
Во дворе дома Фейгиных ждет телега, запряженная двумя лошадьми. Знакомый нам мерин Павлик стоит смирно и с чувством, с расстановкой жует овес. Зато второй конь, запряженный слева от Павлика, хватает корм с жадностью изголодавшегося работяги. Он чуть посветлее — наверное, поэтому его зовут Рыжий. Рыжий куплен Хаимом-Яковом за шесть тысяч рублей. Таков уговор с Мордехаем: возчик получает лошадь, а за это берется доставить семью Фейгиных в город с действующим железнодорожным вокзалом.
Телега ждет, но собираться ох как нелегко. Старики разрываются между продуктами, бельем, посудой, швейной машинкой, инструментами, одеялами… — тут вам и уговоры, и просьбы, и крики, и ссоры. Хаим-Яков берет с собой два мясницких ножа, тщательно упакованных в дорожные чехлы. Как знать — может быть, там, в изгнании-эвакуации, придется ему вернуться к профессии резника? К ножам присоединяется сидур[46] и Танах. Фолианты Талмуда остаются дома.
Во дворе постепенно собираются провожающие. Здесь Гинцбурги и Шапиро, резник реб Довид, Эсфирь, мастерица лапши, ее дочь Нехама и Нахман Моисеевич Розенкранц. Старики пришли попрощаться с Фейгиными. Кто знает, свидятся ли еще? Они стоят в сторонке, переговариваются, перешучиваются, но в глазах печаль, а на лицах еще глубже залегли морщины. Нехама помогает Песе; ее мать, опираясь на палку, наблюдает за сборами. Спина у Эсфири слегка сгорбилась, но взгляд по-прежнему прям и светел. Ясными сухими глазами взирает она на Божий мир, и на этот двор, и на суету человеческую.
Зато Тамара счастлива. Она помалкивает, но в душе у нее поет торжествующая песня. Пространство дорог зовет девочку: «Иди к нам! Иди! Скорее!»
На телеге набралось уже немало вещей. Кормилица тоже во дворе — на руках у нее туго спеленатый Айзек Соломонович Фейгин, хозяйский внук. Решено, что Дарья Петровна останется жить в фейгинском доме. Во-первых, будет ухаживать за мальчиком, а во-вторых, присмотрит за хозяйством. С тяжелым сердцем оставляют старики внука, словно маленького заложника. Шапиро утешает Песю: Берта Абрамовна будет навещать ребенка. Мириам Левитина тоже обещала не оставить Айзека без своего внимания.
В Песиных глазах блестят слезы: не так-то легко уезжать от внука, из дома, из родного места. Но вот закончено кормление лошадей, теперь они готовы к дороге. Возчик Мордехай в пиджаке и накидке завершает последние приготовления. Провожающие собираются вокруг телеги. Старая Песя берет на руки спящего внука и прижимает его к сердцу. Слезы капают на крошечное детское личико.
— Смотри за ним хорошенько, Даша!
Другие женщины тоже плачут.
— Доброго вам пути, Песя! Да поможет вам Господь! Даст Бог, еще свидимся!
Сухи глаза Эсфири, мастерицы лапши. С каменным лицом стоит она во дворе, опираясь на свою вечную палку, стоит и молчит.
— Прощайте, тетя Эсфирь! — Песя осторожно целует ее в щеку.
Женщины Гадяча уважают дряхлую мастерицу лапши, уважают и немного побаиваются. Старики пожимают друг другу руки. Печаль разлита во дворе. Только Тамарочкины глаза поблескивают радостью, на лице у нее — улыбка. Ей жарко; Тамара сбрасывает жакет и остается в черном платье с батистовым воротничком. Телега трогается с места; на выезде из Садового переулка она сворачивает вправо и пропадает из виду.
Тамара сидит на козлах рядом с Мордехаем и глазеет вокруг. На лице бабушки Песи еще не высохли слезы. Не такой пышной выглядит этим утром каштановая борода дедушки. Павлик смущен присутствием нового напарника. Они пересекают главную площадь, минуют почту и начинают спускаться к мосту на вельбовском большаке. Много раз ездил Мордехай этой дорогой, но в последнее время ее не узнать: забито шоссе беженцами, машинами, военными подразделениями. Временами движение останавливается, и приходится долго ждать, прежде чем машины снова тронутся с места.