— Дядя Соломон! Дядя Соломон!
Вспыхивает суматоха. Крики, радостно воздетые руки, смех и плач старой Песи.
— А где Фирочка? Как она себя чувствует?
Хаим-Яков, Песя и Тамара отводят глаза.
— Дурные вести, парень, — отвечает Соломону возчик Мордехай, простой человек, много повидавший на своем веку. — Умерла твоя жена. Бог дал и Бог взял, да будет имя Его благословенно.
Соломон стоит как громом пораженный; рот его приоткрыт, поблескивают два золотых зуба. Вениамин тоже потрясен. Песя начинает рассказывать, что произошло. Она говорит тихим сдавленным голосом. Над дорогой зыбким призраком витает память о Фирочке, девочке и женщине, невесте, разделившей судьбу многих невест под мрачными этими небесами. Говорят и о ребенке, об Айзеке.
Вениамин подходит к Тамаре, удивляясь, как она выросла, как изменилась за эти месяцы. Пока Соломон и старики погружены в свое семейное горе, Тамара, отойдя в сторонку, пересказывает Вениамину последние новости из Гадяча. Короткие вопросы и короткие ответы сливаются с шелестом сосен. Карие глаза Тамары поблескивают на загорелом лице. Очень идет ей это черное платье с батистовым воротничком.
— Вениамин! — это звучит командирский голос Соломона.
Надо возвращаться к солдатам, хоть и ходят слухи о том, что Ахтырка захвачена парашютистами. Но слухи не причина бросать свой взвод. Они еще смогут прорваться в расположение штаба фронта.
Люди на шоссе в растерянности: что делать, как поступить? Что ж, говорит Мордехай, похоже, время ему поворачивать назад. Ведь теперь Фейгины могут пересесть в грузовик и двигаться дальше с Соломоном. А он с Павликом и Рыжим вернется домой, в Гадяч.
Вот и еще одно прощание под соснами — на этот раз со старым возчиком, имеющим свое твердое представление о путях, по которым движется мир. Жизнь его клонится к закату. Он невысок, не толст, но и не тощ, его борода еще не совсем поседела, а все подмечающий взгляд по-прежнему точен и остер. Мордехай помогает перегрузить вещи в грузовик, поплотнее запахивает свою накидку и поворачивает лошадей в сторону Веприка. Слышен щелчок кнута и окрик:
— Н-но, ребятки!
Начинается дождь. Адамчук ненадолго включает фары: они вырывают из мерцающей темноты небольшой клочок дороги и искрящиеся капли дождя. Старая Песя беззвучно молится. Болтушка Тамара продолжает беседовать с Вениамином в кузове грузовика. Если уж кто любит здесь поболтать, то это именно она. Тамара рассказывает о дяде Бермане и его пузатой мамаше, не забывает поведать и о своей взрослой подруге Рае Розенкранц.
Труднее всех сейчас Адамчуку. Из соображений маскировки он не может все время ехать с включенными фарами, а шоссе петляет, и движение на нем продолжается в обе стороны. Рядом с шофером сидит Соломон, но Соломон сейчас не помощник. Глаза Соломона полны слез и не могут вглядываться в темноту. Слезы объяли весь этот мир. А на фоне слез стоит перед его глазами Фирочка в белом переднике и с веником в руке. Фирочка метет пол и весело напевает:
Холодно. Тамара надевает жакет. Дождь перестал, старики дремлют. Тамара рассказывает Вениамину о Вельбовке, и тот слушает с неослабевающим интересом. Витают над кузовом грузовика тени недавнего прошлого, память о чувствах, влюбленностях, разочарованиях. Забыв подробнее расспросить о Лидии Степановне, Вениамин спрашивает, как там Глаша. Да, Тамара видела ее совсем недавно: Глаша стояла на опушке, босоногая, в белом платочке, и смотрела на дорогу. А больше и сказать-то нечего. Если Вениамин хочет услышать о Сарке Гинцбург или о Киме Вортмане, то пожалуйста. Но Глаша? Босые ноги, белый платок, лесная опушка… — вот и всё.
Грузовик подъезжает к Великопавловке. Там пробка. Соломон вылезает из кабины, чтобы поговорить с людьми, приехавшими со стороны Зенькова. Как всегда, ничего не узнать наверняка. Кто-то говорит, что Ахтырка в руках у немцев; кто-то другой утверждает, что парашютисты уничтожены. А третий вообще заявляет, что не было там в помине никакого десанта. В Зенькове уже нет советской власти, но и немцы еще не пришли. Выясняется, что главный удар врага направлен в сторону Харькова.
Черт знает что происходит на фронте. Да и где он, этот фронт? Все спуталось, и не понять, где наши, где немцы. Хаим-Яков предлагает вернуться в Гадяч. Словно какая-то черная сила поселилась в душе старика и дергает его, беспокоит, тянет к ангелу смерти.