Дойдя до тыквы, Роман Назарович воодушевляется. В области тыкв он настоящий специалист, профессионал. Иванчук гордится тем, что собственноручно вывел особый сорт, уникальный по своему весу и размерам. Он хочет назвать его «Таня». А эта девушка — Иванчук указывает на Хасю Гинцбург — помогает ему в работе.
— Долгое это дело, товарищ студент, — завершает он свой рассказ и снова хлопает Вениамина по плечу. — Нелегко ухаживать за овощами. Но постоянный труд и внимание непременно вознаграждаются, и тогда весь год будут у тебя картошка и другие овощи, кислая капуста, соленые огурчики и помидоры. А что до соления, то и это дело требует немалого умения.
Вениамин понимает, что Роман Назарович вот-вот разразится лекцией об искусстве заготовки овощей, и спешит отступить в дом. Жена Иванчука, Мария Матвеевна, стоит на кухне, вытирая посуду. Тарелки и миски пританцовывают в ее руках, мелькает льняное полотенце. Повсюду сияет образцовая чистота. С полки, обернутой прозрачной бумагой, смотрят ровные ряды кастрюль. Печь побелена, на подоконнике открытого окошка — горшки с цветами. В окно заглядывает снаружи нежная зелень сада.
Лицом и фигурой Мария Матвеевна похожа на своего мужа: среднего роста, толстовата и добродушна. Лоб хозяйки туго повязан платком, концы которого затянуты на затылке. Руки ее вечно в работе, а рот не умолкает, как оно и положено женщине.
Вениамин вежливо здоровается, получает в ответ широкую улыбку и переходит в соседнюю комнату. У пианино сидит Лида, и рядом с ней — Таня, дочь Иванчуков. За возможность трижды в неделю упражняться на инструменте Лида дает Тане бесплатные уроки. Сейчас Таня, ширококостная грудастая украинская девушка, играет гаммы, а Лида следит за темпом и правильностью исполнения.
— Садись, Вениамин, мы скоро закончим, — Лида указывает на стул.
Он пристраивается рядом с маленьким круглым столиком, покрытым плюшевой скатеркой, и разворачивает газету, спрятавшись за ней, как за ширмой. Но трудно сосредоточиться на скучных газетных статьях, когда рядом сидит она, слегка наклонив голову на гибкой шее, похожей на стебелек ландыша. Танины руки бегают по клавишам, и по комнате разносятся однообразные звуки. Лида слушает, губы ее отсчитывают такт.
— Нет, Таня, не так! — останавливает она ученицу и показывает, как следует играть особо трудное место. И те же самые однообразные звуки вдруг словно окутываются прекрасным покрывалом. Пальцы Лиды придают им душу, силу и красоту.
— Теперь поняла?
Таня повторяет трудный отрывок, и снова блекнет, скучнеет мелодия. Нет, похоже, не поняла Таня. Еще много предстоит ей работы. Надо повторять упражнение снова и снова.
Лида записывает для нее задание к следующему уроку: три новые хроматические гаммы.
— Только выучи их хорошенько, Таня! Не меньше двух часов в день. Ну, Вениамин, пошли!
Она вскакивает со стула и начинает собирать ноты в свою черную блестящую папку. Вениамин сворачивает газету. Он просит, чтобы Лида сыграла ему что-нибудь из восточных мелодий.
— Только не Шопена, ладно? Надоел мне твой Шопен…
Лида задумывается, ее полузакрытые веки напоминают Вениамину радугу над озерной глубиной глаз. Но вот девушка начинает играть «Хайтарму» Спендиарова. Мелодия трепещет и бурлит, опадает, и гаснет, и снова набирает силу. В каждом звуке слышит Вениамин, как поет душа исполнительницы. Душа еврейской девушки из города Киева. А известны ли ей еврейские напевы, их грусть и юмор, их танцевальный ритм, веселящий хасидское сердце пуще любого вина? Из туманной памяти детства доносятся до Вениамина звуки мелодий родного местечка — песнопения «Третьей трапезы», напевы девушек, тоскующих о своих любимых, песни матерей над колыбелями.
Нет, незнакома эта музыка Лиде. Она живет в Ленинграде и никогда не сталкивалась с еврейской жизнью.
— Но пусть будет по-твоему, Вениамин, — говорит она. — Спой-ка нам что-нибудь такое.
Таня поддерживает подругу, и Вениамин запевает:
Он поет, а Лидины пальцы нащупывают, пробуют нужные клавиши… Минута — и вот уже мягкие звуки пианино сопровождают печальную еврейскую песню.
— Ах, товарищ студент, дались тебе эти жалобы… А ну-ка, Таня, давай нашу украинскую «Думку»! — говорит, войдя в комнату, Роман Назарович.
Таня — его единственная, любимая дочь, радость и свет очей. Ради нее Иванчук готов на все. Годами откладывал копейку к копейке, чтобы купить девочке пианино, и не просто абы какое, но производства знаменитой фирмы «Блютнер»! И вот, пожалуйста: сидит свет его очей за настоящим «Блютнером», и мелодия «Думки» из оперы «Наталка Полтавка» разливается по комнате. Задумчивый украинский напев окутывает сердце, тревожит и радует его.