Вера приносит Степану Борисовичу миску овсяной каши и кипяченое молоко. У больного нет аппетита, он словно уменьшился в размерах и сморщился. Клара Ильинична тоже равнодушно глядит на еду; болезнь прогрессирует, и женщина худеет день ото дня. Степан Борисович лежит и размышляет о прошлом. Начало века, Соединенные Штаты, Милуоки. Джейн, симпатичная дочь хозяйки миссис Робинс. Его первая голубоглазая любовь. Тридцать лет прошло с тех пор, тридцать лет работы, работы, работы. Сейчас ей около пятидесяти, но в мыслях профессора она по-прежнему стройна и молода, и по-прежнему полон тепла ее любящий взгляд.
— Почему ты не ешь, Сема? — спрашивает Клара Ильинична.
Он не отвечает. Далекое эхо другого, сладкого голоса звенит в ушах Степана Борисовича, заглушая прочие звуки.
— Пожалуйста, поешьте, мистер Эйдельман! — говорит Джейн Робинс.
Она стоит у постели больного, и улыбка ее сияет радостью и любовью. Степан Борисович хочет ответить, но приступ кашля одолевает его. Нет воздуха. Нет жизни. Профессор начинает познавать иной порядок, не связанный с четко определенной работой, с заранее известным образом действий, характеризуемых логикой и повторяемостью. Он думает о высшей последовательности строительства и разрушения, о суете живых организмов, несущих в себе свою собственную неизбежную смерть. Еще сегодня ты жив, полон надежд и целей, а завтра вдруг вянут надежды, бледнеют цели, и ты валишься в бездну, в глубокое вечное безмолвие, которое душит тебя своей пустотой.
Нет причин для радости у Степана Борисовича. Планета совершила столько-то оборотов, а вместе с нею и Сема Эйдельман, первый ученик в классе реального учителя, обладатель острого и быстрого ума. Ползая туда и сюда по этой планете, он набрал какое-то количество знаний и впечатлений, высказал несколько неплохих мыслей, писал, печатался — и вот завершена его работа. Старый человек лежит в постели, молчит, а рядом на стуле стоит миска с овсянкой и стакан кипяченого молока.
В комнату входит Лида. Что произошло за эти два года с его любимой дочерью? История с Бобровым легла на ее душу, как грязь, и грязь, подобно раковой опухоли, расползлась по всему существу этой некогда чистой девушки. Что-то болезненное есть в ее нынешней бледности — бледности человека, который родился и вырос на берегах Невы, в северном городе, дышащем дождями и туманами.
Что случилось с Лидой? Понятно, что в страшные эти дни девушка отчаянно нуждалась хоть в какой-нибудь опоре и поддержке. Если бы можно было уехать из Гадяча, она бежала бы отсюда сломя голову. Но болезнь родителей не позволила, приковала ее к этой даче.
Погибла Лида. Володя, советский офицер, с которым она подружилась, предлагал ей уехать вместе с ним на восток. Он подробно описывал те муки, которые принесет оккупация местному населению, в особенности евреям. Но Лида, во-первых, не считала себя еврейкой, а во-вторых, не могла бросить больных родителей. И вот пришли немцы. На кого опереться теперь?
Вот и настало время поговорить о Сидоренко. Жил-был в Вельбовке некто Тихон Сидоренко, кряжистый сорокалетний мужчина, один из постоянных гостей тети Насти. В советские времена он работал парикмахером, но большую часть времени посвящал пьянству и безделью. Сидоренко был отцом семейства и мужем грубоватой крестьянки, по горло занятой домашним хозяйством и уходом за тремя детьми. Кроме того, он любил время от времени навещать Настю, накачиваться горилкой и петь под гармошку грустные и диковатые песни, а заодно уделять внимание тощему телу хозяйки, ее горячим до безумия глазам.
Но были у Тихона Сидоренко и другие вкусы и пристрастия. Еще два года назад этот грубый полуграмотный тип заглядывался на Лиду Эйдельман, бледную девушку, олицетворение нежности и музыкальности. После прихода немцев мерзавец начал преследовать ее, пока не добился своего: застал одну в лесу, завалил под куст и изнасиловал. Лида сопротивлялась изо всех сил, кричала и царапалась — но может ли совладать профессорская дочь с Тихоном Сидоренко? Униженной и оплеванной, ей оставалось лишь подняться на ноги, отряхнуться и бросить насильнику горькие слова презрения и отвращения.