— Бабушка, — говорит она твердо. — Я видела последние минуты вашего мужа. Фашисты убили его вместе с другими людьми. Я видела это своими глазами.
Стакан падает на пол, а вслед за ним валится и старая Песя. Валится со слабым стоном, легко, как подстреленная птица. Как раз в этот момент входит Тамара. Вместе с Глашей они склоняются над потерявшей сознание бабушкой.
Плохо на Украине. Плохо и на всей территории Советской России. С девятого по пятнадцатое октября врагом захвачены Брянск, Орел, Вязьма. Фашисты взяли Харьков, подошли к Москве.
Во второй половине октября на городских улицах Гадяча был расклеен приказ, обязывающий всех евреев — от детей до стариков — завтра в десять утра явиться на главную городскую площадь для всеобщей регистрации. Те, кто не явятся, будут жестоко наказаны.
Среди евреев немедленно вспыхнули споры: исполнять ли немецкое указание? Говорили разное. По мнению Шапиро, исполнение любых немецких приказов ведет к гибели. Необходимо спрятаться. Те, кто приготовил себе убежища, должны немедленно воспользоваться ими. Остальным тоже рекомендуется скрыться, кто где может. Из рассказов беженцев хорошо известно, что означает подобный приказ. Либо умертвят всех сразу, либо убьют детей и стариков, а трудоспособных отправят на каторжные работы. Так говорят беженцы — люди, испытавшие это на своей шкуре или видевшие, что произошло с их родными и близкими.
Так говорит глава общины. Но нелегко пойти против приказа, когда ты оказался между молотом и наковальней. Пассивные люди, привыкшие всегда и всюду исполнять указания любого начальства, полагают, что надо явиться на площадь. Есть и такие, кто уверен, что следует положиться на Божью волю. Среди сторонников исполнения приказа и Мойше Сохоринский, вечный оптимист. Глупости, говорит он. Немцы — известные любители порядка. Возможно ли такое, что они убьют сотни людей просто так, без суда и следствия? К примеру, в чем провинился я, Мойше Сохоринский? Никогда в жизни я не шел против властей — ни против русских, ни против немцев, будь они прокляты. С какой стати мне тогда прятаться?
Были и наивные простые люди, упорно не верившие в приближающуюся беду. Сапожник Ицхак из Садового переулка успел открыть мастерскую и прекрасно зарабатывал в последние недели. Он даже не думал прятаться — чего это вдруг? Зря он, что ли, шьет сапоги полицаям и даже нескольким немецким офицерам? Шьет даром — лишь бы не трогали и позволяли зарабатывать на пропитание! Какой смысл убивать такого полезного человека? Он сходит с семьей на площадь, запишется где скажут и вернется домой, в мастерскую. Кто-то ведь должен закончить сапоги для бургомистра Карпенко и для еще одного германского офицера!
Да, меняет человека тяга к деньгам. Хая-Сара Берман рассуждает примерно так же, как и сапожник Ицхак. Мечта о собственной лавке по-прежнему застит ей белый свет, по-прежнему надеется она повернуть назад колесо судьбы. Невозможно переубедить эту пузатую старуху. Подумаешь, записаться! Она пойдет и запишется, большое дело! А потом снова займется торговлей в своих двух комнатах на Вокзальной улице. Слушайте, что вам говорит Хая-Сара Берман: пройдет совсем немного времени, и вы увидите ее в собственном магазине с несколькими отделами и приказчиками в роскошных ливреях! А на цветных бумажных пакетах будет напечатано большими золотыми буквами: «X. С. Берман»…
С горечью и отвращением слушает Голда похвальбу свекрови. Уж ее-то глаза не слепит блеск золотых букв. Она несет прямую ответственность за жизнь маленькой Ахувы и, возможно, за еще одну жизнь, уже зародившуюся в глубине ее материнского живота. Опять вспыхивает ссора в семействе Берманов. Никак не могут поладить между собой две эти женщины. Берман мечется от матери к жене и обратно; по мягкости характера он не может стукнуть кулаком по столу, принять мужское самостоятельное решение. Так, в криках и спорах, проходит день. На Гадяч опускается вечер.
«Зарегистрироваться!» — взывает со стен приказ, напечатанный на двух языках: слева на немецком, справа — на украинском.
«Прятаться!» — стоит на своем Шломо Шапиро. В конце концов, спрятавшимся мало что угрожает. Если они увидят, что тем немногим, кто явится на площадь, немцы не причинят никакого вреда, всегда можно будет через пару дней выйти из укрытия и пройти регистрацию. Мало ли какая может быть уважительная причина: болезнь, незнание, отъезд…