Гинцбург падает на землю. Падает и встает. В глазах его зажигаются два огонька. Перед нами тот давний одессит Арик Гинцбург в ботиночках со скрипом. Это Арик, король улицы Старопортофранковской, который никогда не отступал перед хулиганами.
На кладбище разворачивается неравная схватка. Удивленно смотрят на нее старые надгробия. Посмеиваются под землей белые от времени скелеты. Печально глядит серое небо, вздыхают леса на горизонте. Могильный камень, камень преткновения, тихо лежит под колесами телеги. Безмолвно стоят две лошади. Бойцы тоже молчат, лишь тяжелое дыхание и хрипы нарушают тишину. Гинцбург получает удары, кулаки братьев в еврейской крови.
— Папа, пойдем! — молит Сарка.
Она уже чувствует свою вину в том, что происходит. В этот момент Гинцбург получает особенно тяжелый удар и падает. Лица братьев пылают злобой. Петро хочет поднять молот, но Филимон останавливает брата. Ему, младшему, чуть меньше сорока пяти. Это Петро подбил его ехать за надгробиями.
— Черт с ним! — пробует он уговорить брата. — Не убегут же отсюда эти камни. Приедем потом.
Победа! Грабители садятся в телегу и уезжают восвояси. Филимон держит вожжи, Петро сидит сзади и грозит Гинцбургу кулаком. Надгробия молчат. Победа-то победа, но уж не пиррова ли она? Достаточно посмотреть на разбитое в кровь лицо кладбищенского габая. Нелегко пришлось этому несгибаемому бойцу. Отец и дочь возвращаются в штибл. Пока Энгертов перевязывает голову Гинцбурга, Шапиро, Вениамин и Берман выслушивают сбивчивый Саркин рассказ. Их лица полны тревоги. Беда! Беда! Непродуманные действия габая и Сарки могут навлечь несчастье на обитателей штибла. Град упреков обрушивается на головы обоих Гинцбургов. Сарка выслушивает обвинения с опущенной головой, слезы стоят в ее глазах, непокорные черные кудри выбиваются из-под платка. Арон Гинцбург не реагирует никак. Если бы все повторилось вновь, он реагировал бы точно так же.
Мертвые евреи нашли в нем истинного защитника. Тем более что Арон отнюдь не одинок. Дети семейства Гинцбург целиком и полностью на стороне отца. Они тесно сгрудились вокруг него — черные курчавые головы детей окружают перебинтованную голову отца.
Остальные собираются вокруг Шапиро и Вениамина и слушают хриплый шепот старого сиониста. Шапиро полагает, что, несмотря на возросшую опасность, надо оставаться в штибле. До наступления темноты осталось всего два-три часа. Ночью придет Соломон и выведет всех с кладбища. Пока же следует выставить усиленные караулы: Вениамина, Бермана и Лейбку. На этих постовых можно положиться — они не станут подвергать живых риску из-за нескольких камней.
И вот мы видим Вениамина лежащим на наблюдательном пункте среди надгробий. Над ним кроны сосен, и холодное небо, и медленно сгущающиеся сумерки.
Четыре часа пополудни. Как медленно ползет время! Скорее бы уже наступил вечер! Вениамин думает о Глаше. Сердце его полностью принадлежит сейчас этой светловолосой украинской девушке. Когда-то — сейчас парню кажется, что это было сотни лет назад, — он так же возвращался мыслями к Рахили Фейгиной. Тогда Рахиль была ему женой, в те чудесные летние ночи на берегу реки Псёл и в комнате на Дубининской улице. Но время идет, забываются поцелуи и вздохи, стихают душевные бури, блекнет вчерашняя любовь. Теперь от Рахили осталось лишь неясное теплое чувство, зыбкое, как запах ее духов. И все же странно это, ведь Рахиль — красавица, хотя и переменчивая, ветреная, не знающая, на чем остановиться в этой жизни. А Глашу нельзя назвать красивой — на вид это обычная деревенская девчонка. Что же такого особенного нашел в ней Вениамин?
Медленно ползет время. Вот и пять. Приближается вечер, а с ним и беда в виде трех вооруженных полицаев. Все-таки не утерпели мародеры, рассказали полиции о прячущемся на кладбище еврее.
Вениамин, Берман и Лейбка одновременно замечают опасность. Все трое спешат к штиблу. Но тут и полицаи обращают внимание на суету между деревьями. Слышны крики: «Стой!» За криками следуют выстрелы. Топот ног. Быстрые шаги. Паническое бегство. «Стой!» Снова выстрелы. В сгущающихся сумерках трудно попасть в движущуюся цель.
Вениамин и Лейбка врываются в штибл; за ними вбегает Берман. Всем уходить! Бежать! Наружу! Люди в панике бросаются к двери. Первым выскакивает Шимка Гинцбург: чего еще ждать от перепуганного десятилетнего мальчугана? Он слышит: «Спасайтесь!» — и спасается.
— Шимка, сюда! — кричит ему мать Ципа-Лея, но мальчик уже исчез в темноте между деревьями.