Начало весеннего месяца нисана. Несмотря на все ужасы и разрушения, что-то уже пробуждается, поднимает голову, тянется к свету. Дух весны несет с собой надежду и обещание. Еще немного — и набухнут почки на кустах и деревьях.
Глава 12
Обычно новички проводили в карантине детского дома не больше одной недели. Но пребывание там Тамары Фейгиной растянулось на месяц. Одна из воспитанниц заболела чесоткой, и ее поместили в ту же комнату. В результате заразилась и Тамара.
Три раза в день тетя Груня приносит еду. Эта украинская женщина — воплощение доброты и тепла. Сиротский вид Тамары, черная тень перенесенных несчастий в ее не по-детски серьезных глазах тронули сердце даже видавшей виды Агриппины Анисимовны.
Но вот кончились дни карантина, и Тамара снова стоит перед директором. Детдому требуется работница в помощь поварихе: чистить картошку и следить за чистотой. Макарова уже достаточно взрослая девочка для такой работы. Так что пусть отправляется на кухню.
Это решение принято по рекомендации Агриппины Анисимовны: девочка сама напросилась к ней в помощницы.
— Так тому и быть! — директор что-то записывает в анкете воспитанницы Нины Макаровой.
Поношенная форма, мокрый серый передник, чистка картофеля, мытье посуды и полов, грязная утомительная работа. Думала ли она еще год назад о таком будущем? Тамара Фейгина превратилась в чернорабочую! Но не этот непосильный труд тяготит ее, а недавнее прошлое. Мы видим, как она всеми силами старается избавиться, отрешиться от своего еврейского происхождения. Но как забудешь маму и бабушку, реку Псёл и улицу Дубининскую, школу и подруг, лицо Кима? Как забыть в жестоком изгнании все то, что было ей так близко?
Не все работники детдома относились к девочке с симпатией. Старшая воспитательница Мария Федоровна, старая дева со скверным характером, невзлюбила Тамару с первого взгляда. К счастью, им редко приходилось сталкиваться. Куда существенней была неприязнь Дуси, которая тоже работала на кухне. Тамара почему-то не нравилась этой грубой раздражительной женщине с низким голосом.
— Уж не жидовка ли ты, Нина? — с таким вопросом она частенько обращалась к Тамаре вместо утреннего приветствия.
— Не говори глупостей, Евдокия! — отвечала за Тамару тетя Груня.
А Тамара, опустив голову, с горечью в душе приступала к работе. Не было для нее ничего тяжелей этих вопросов.
Большинство воспитателей относились к детям по-волчьи. Кроме того, в детдом регулярно наведывались полицаи, копались в личных делах воспитанников, разыскивали евреев — полных и «половинок».
Ликвидация евреев в городе Ромны проходила в три этапа. Сначала убили тех, кто явился для «регистрации» согласно приказу властей. Но многим удалось спрятаться в укрытиях, в чужих домах, в сельской местности. Кто-то пробовал изображать из себя нееврея. Тогда власти распространили слух, будто в Берлине решено сохранить евреям жизнь, собрав их в специально отведенных местах для работы на благо рейха. Большинство спрятавшихся поверили в эту небылицу, вернулись в городское гетто и были расстреляны.
Затем начался третий этап — планомерная охота на уцелевших, а также на детей от смешанных браков, то есть на тех, в чьих жилах текла половина или четверть еврейской крови. Этим занимались и полицаи, рывшиеся в архивах детдома. Детей, которые казались им подозрительными, уводили в комендатуру. Почти никто из них не вернулся назад.
Особенно запомнился Тамаре маленький Толя — семилетний мальчик из Ленинграда, чей отец был русским, а мать еврейкой. Война застала его в Ромнах, в доме бабушки с материнской стороны, которая души не чаяла во внуке и баловала его, как могла. Внешность у мальчика была самой что ни на есть арийской. Когда их с бабушкой вели на расстрел, Толя улизнул из колонны и спрятался в одном из дворов. Затем он попал к русским знакомым бабушки, а те сдали мальчика в детдом. Можно ли научить семилетнего мальчонку убедительно врать взрослому дяде? Толя искренне ответил на вопросы директора, и тот вписал в личное дело еврейское имя мамы.
Тамара очень полюбила мальчика за его веселый нрав. Когда полицаи пришли забирать его, Толя будто почувствовал недоброе и ни в какую не хотел уходить.