— Хаим-Яков! Надо понемногу заканчивать с вином!
— С какой такой радости, Песя?
— С такой, что дикие дела начинаются в мире, — сказала Песя. — Боже упаси тебя, Хаим-Яков, попасть в число кулаков…
И Хаим-Яков, по слову жены, начинает понемногу сворачивать свое винное производство. Сворачивает потихоньку-полегоньку, пока не закрывает его вообще до лучших времен. Бочки и прочие средства снова перекочевывают из кухни в коровник, уходит рабочая суета, тишь воцаряется в доме. Проходит еще немного времени, и в городе берутся за нэпманов — давят троекратными налогами и пятикратными штрафами, лишают денег и имущества, ссылают на Соловки да в Нарым, вытряхивают душу из живых. Гуляет по городу меч, сечет головы. В доме Фейгиных попрятали всё, что можно, затаились, втянули головы, как черепаха перед звериной пастью. Очистили дом от вина — нет даже капли. А если приходят покупатели, Фейгин делает удивленное лицо: «Какое вино?» Откуда взяться вину на продажу у простого человека, который живет себе тихо-мирно по закону Божьему и советскому и, Боже упаси, никогда к нэпманам не принадлежал?
Не выдал Владыка миров Хаима-Якова, отвел смертельную угрозу от его дома. Чудо, да и только! Никто не причинил ему вреда, никто не тронул ни его самого, ни имущества. Но как только закончились страшные дни и новое солнце взошло над нашей советской землей, как только пришло время мирного труда и объявлена была пятилетняя программа работы и строительства, Песя сказала мужу:
— Хаим-Яков, хватит бездельничать! Ты должен пойти к властям и сказать им, что тоже хочешь работать!
Выслушал это Фейгин и ответил в том духе, что не собирается горбатиться на каторжных работах за буханку хлеба, что, слава Богу, еще осталось у них достаточно денег, сэкономленных в годы достатка, и что по этим причинам можно еще долго сидеть сложа руки и ждать более счастливых времен. Но Песя и тут не смолчала, а продолжала, как ночной комар, жужжать у мужа над ухом довольно странными словами. Наше, говорит, правительство заботится обо всех, а значит, и нам надо поучаствовать в общем труде.
Ну что тут скажешь? Сами знаете, сколько силы у женщины, если она твердо что-то решит. В итоге в одно прекрасное утро Хаим-Яков Фейгин, бывший резник и бывший нэпман, вошел в кабинет товарища Майбороды, начальника гадячских кооперативов. Вошел и сказал:
— Николай Афанасьевич! Настало время организовать в нашем городе кооператив по производству плодово-ягодных вин!
И вот сидит он в кабинете товарища Майбороды, толкует о секретах производства и о рецептах, приводит подробные расчеты и объясняет, что дело это — чистый клад, золотое дно. Товарищ Майборода слушает и созывает комиссию. И Хаим-Яков, приглашенный для такого случая на заседание, приходит туда в своем лучшем субботнем костюме и читает членам комиссии лекцию о виноделии, с теми же расчетами о доходах, расходах и положительном балансе. И комиссия, обсудив вопрос, постановляет выделить на это дело бюджет и назначить Ефима Айзековича Фейгина директором новорожденного винзавода. Чьим директором и ответственным по сбыту он пребывает и по сей день, начальствуя, ни много ни мало, над пятью работниками.
Нет, ничуть не раскаялся Фейгин в своем решении работать на кооператив. Зарплата, слава Богу, неплоха, хотя, конечно, далека от доходов былых лет. Он снова вздыхает и какое-то время сидит молча. Кончен рассказ. Такова история жизни Хаима-Якова Фейгина, повесть побед его и поражений. Как падал он в глубокие ямы, из которых поди выберись живым. Как вслед за тем поворачивалось колесо судьбы, вспыхивал огонек в темноте, и снова поднимался Хаим-Яков на ноги, отряхивался и продолжал свой путь.
Они молча сидят под навесом. Дождь закончился; Вениамину пора отправляться домой, к чертежному столу. Сегодня ему придется чертить сложный и необычный механизм.
Образ Лиды вдруг поднимается из его сердца и заслоняет собой весь мир. Медленно стекает вода из блестящих луж, на площади Гадяча возвращается беготня теней и печали. Вениамин шагает по улицам города, по сияющему умытому миру, шагает, окутанный радостью и мечтами. Шагает, напевая песню без слов — вечную песню влюбленного парня о несравненной возлюбленной. Дождь закончился. Иссякла сила воды, и словно праздник опустился на Гадяч. Город сверкает зеркальной гладкостью луж и падающими с крыш каплями, которые то лениво накапливаются на краю, то торопливо летят вниз. Но вот выходит солнце и принимается что есть силы лупить своими лучами по веселой влажности мира.