Но не впустую ли потратил тогда Вениамин свое время? Ведь знание иврита уже не считалось в нашей стране чем-то, заслуживающим даже минимального внимания. Мертвый язык. И в самом деле, пропала, выброшена была за ненадобностью вся та древняя культура, которую впитали наши отцы с материнским молоком, которую изучали в хедерах и домах молитвы, в школах и ешивах[28]. Уничтожен был сам институт меламедов и учителей иврита; не стало творцов ивритской литературы и поэзии, исчезли многочисленные авторы, чьи тексты заполняли страницы журналов, газет и альманахов. Воцарилась мертвая тишина, и лишь немногие упрямые любители языка остались на обломках некогда великолепного здания — лишь они еще время от времени открывали тайком ту или иную уцелевшую ивритскую книгу. Рассеялись и былые читатели: настежь распахнулись прежде запертые ворота, и еврейская молодежь массами устремилась в большие города, оставляя позади захолустные местечки, талес и тфилин, цицес и мезузу[29], а с ними — и ивритскую книгу.
А коли так, то зачем тешить себя иллюзиями? Да, впустую пропали те годы, которые растратил Вениамин на мертвые книги мертвого языка. Та же судьба постигла и автора этих строк… Кто же мог знать, что промчатся годы и придет день, когда сядет он за письменный стол в тиши запертой комнаты, и рука сама начнет заполнять бумажный лист тесными рядами ивритских букв — заполнять справа налево! — и душа его, как раненая птица, найдет себе убежище между строчками.
Вениамин учился в пашутовской средней школе, в одном классе с Липой Альпером. Домашние задания они обычно делали вместе. Каждый день приходил Вениамин в дом Альперов, чтобы поболтать с другом и заодно позаниматься. А занятия у них были двух видов: школьные предметы, типа математики и географии, и предметы дядины, то есть ивритская грамматика и Танах. Липа отдавал явное предпочтение математике, географии и болтовне, зато Вениамин больше любил уроки дяди Ханиха. Липа был очень похож на свою мать, тетю Перл. Она была красавицей, простой и легкой в общении. А вот Вениамин явно унаследовал черты рода Альперов — любителей книг и учебы.
Дядя Ханих каждый вечер занимался с мальчиками не меньше двух часов. Липа зевал и увиливал от занятий, а Вениамин жадно впитывал крепкое вино танахических строк; уроки эти будоражили и надолго захватывали воображение мальчика.
Жизнь между тем продолжалась, монотонно и равнодушно крутилось ее колесо. Стоял над Пашутовкой небесный купол, свежий ветер носился по улицам и рощам. По небу скользили легкие чистые облака, сияющее солнце купалось в них, играя лучами. По вечерам западный край неба вспыхивал новыми яркими цветами, зажигались в вышине звезды, и девушки выходили на прогулку вместе с парнями.
Наблюдал за течением жизни и дядя Ханих, не оставались для него незаметными обороты ее колеса. Каждому малому явлению находил он место в своем сердце и на листах бумаги, куда втайне от всех записывал сочиненные им стихи и песни, родившиеся в душе короткие рифмованные строчки. А случалось, писал поэт и о больших явлениях, о противоречиях и больших сдвигах, которые происходили тогда повсюду и в Пашутовке тоже. Писал о свете и тьме, о жизни и смерти, об Израиле и идолопоклонниках, о богатстве и бедности. Ну и, конечно, о женщине, о любви, красоте и радостях жизни. Богата на вздохи любовь, повсюду виден ее след, во всех концах мира, не исключая Пашутовку и ее жителей.
Все это выяснилось уже после смерти дяди Ханиха, когда среди бумаг покойного обнаружились эти песни и стихи. Звучало в них и невинное чувство, и грусть, и скромные цвета неширокого пашутовского горизонта.
Умер дядя Ханих, и сразу распалась дружная компания. Мягкая и обходительная тетя Перл вынуждена была теперь сама зарабатывать на жизнь. Она начала работать в том же кооперативе, где трудился отец Вениамина. Липа вступил в комсомол и отдался общественной работе со всем пылом, столь характерным для детей Израиля. Вениамин — а ему было тогда пятнадцать — остался один. Конечно, он очень любил своего отца — простого ремесленника, но страстную любовь к мертвым книгам унаследовал все же не от него, а от Альперов — от семьи многих поколений раввинов и учителей, которые во все времена и эпохи сидели над свитками и письменами. Нелегко было провести этот народ через выпавшие на его долю испытания, сквозь беды, угрозы и препятствия. И в каждом времени появлялись люди, которые знали секрет правильного маршрута от этого поколения к следующему. Были такие и в роду Альперов. Всю свою силу черпали они в книгах, в традиции и мужестве сердца.
29
Тфилин — молитвенные принадлежности, закрепляемые на лбу и на левой руке; цицес (цицит) — кисти, которые, согласно Торе, евреям положено носить на краях одежды; мезуза — прикрепляемый к косяку двери футляр, содержащий пергамент с текстом молитвы.