Вениамин пожимает женщине руку и слышит ее слабый, но мягкий голос:
— До свидания, Вениамин! Не забывай нас и дальше, ладно? Может, Лида тоже приедет сюда на будущий год…
Имя блудной дочери вспархивает в воздух и исчезает за ближними деревьями. Похоже, мать обратила внимание на кое-какие прошлогодние события. Только вот теперь образ Лиды совершенно не тревожит сердце Вениамина. Он пожимает теплую руку, выпуклые грустные глаза смотрят на парня с выражением жалости. Прощайте, Клара Ильинична, счастливо оставаться!
Он вскакивает на велосипед. На опушке леса ждет Глаша. Сегодня не праздник и не выходной, но на девушке цветастое платье и туфли. Неужели в его честь и эта неуклюжая обувь, и это торжественное выражение лица? Некоторое время они шагают по лесной дороге, держась за велосипедный руль, — она с одной стороны, он с другой. Время расставаться. Глаша говорит, что решила перебраться на зиму в город. Мария Сергеевна, директор детского сада, которая отдыхала этим летом в Вельбовке, предлагает ей постоянную работу с жильем и питанием. Девушке не нравится ее нынешняя жизнь. Действительно, дядя Вениамин, много ли радости в этих пьянках-гулянках? Что и говорить, кончилось детство, теперь Глаша начинает понимать, чего хочет от жизни.
Они садятся на велосипед и несутся под горку к мосту. Вениамин спрыгивает с седла и осторожно помогает девушке сойти на землю. Сегодня они не купаются. Время расставаться. Тихо стоят они, не произнося ни звука. Как усталая мать, движется меж облаков солнце, то прячась в них, как в подушку, то вновь выступая наружу. И когда скрывается оно, то в полях и в лесах проступают молчаливые сумерки, отпечаток предостерегающего перста: тихо, шалопаи! Мама спит!
Время расставаться, и грустно обоим — и Вениамину, и Глаше. Глашины пальцы задумчиво поправляют выбившийся завиток льняных волос, под цветастым полотном платья вздымаются два холма, и стройная, дочерна загорелая шея возвышается над ними с очарованием детской невинности. Девушка переводит на Вениамина взгляд своих светлых глаз, и он словно приходит в себя. Как раз в этот момент подушки-облака выпускают на волю усталое солнце, и оно открывает глаза, заливая мир золотым светом, теплом и покоем.
— Что ж, расстаемся до следующего года, Глаша!
— А если ты не приедешь? — Глаша говорит по-украински, и звук ее слов растворяется в звучании вечера. Она умолкает ненадолго и продолжает: — Но мне все равно. Я тебя никогда не забуду, дядя Вениамин!
— Я тоже не забуду тебя, Глаша, — говорит он и осторожно целует прохладную кисть ее руки.
Есть в этой девушке какая-то особенная манящая теплота. И какая разница, неуклюжи ее туфли или нет, — главное, что ради него они надеты, ему хочет она понравиться в час разлуки…
Вениамин поднимается по дороге в город, и тот встречает его своей пылью. Слева поднимаются берега реки, и мелькает меж кустов и надгробий стена гробницы Старого Ребе. Не похожа ли она на еще один зрячий глаз, внимательный и цепкий, проникающий сквозь пыль и темноту прямиком к сути дел и слабостей человеческих?
Как будто тихий зов — зов совести — звучит из этой неприметной могилы. Вениамин въезжает в Гадяч. Всего один день остался ему здесь. Скоро они уезжают вместе с Тамарой.
Как нежный цветок росла Тамарочка в Садовом переулке. Тут она родилась, ползала, росла, поднималась на ноги. Была она для Песи как собственный поздний ребенок, украшение и радость на старости лет. И вот — уезжает ребенок. Что остается старикам? Кончилось лето, приближается пора дождей, грязи и туманов. Старость, запустение и одиночество поселятся в комнатах фейгинского дома. Песя стоит на кухне, готовит еду и моет посуду. Вкусные запахи пищи разносятся по всему дому. Вениамин собирает вещи и помогает паковаться Тамарочке. Кроме них троих нет здесь никого. Старая Песя входит в комнату с метлой. Тамара видит бабушку и бежит к ней. Ох уж эти дети…
— Бабушка, бабушка! — кричит она и, привстав на цыпочки, обнимает старушку. Обнимает и целует, целует старое любимое лицо.
Слезы выступают на глазах Песи.
— Хватит тебе, коза! — она отворачивается и начинает мести пол.
В тот год исполнилось Тамаре тринадцать лет. Черненькая девчушка с тонкими ногами, в коротко подстриженных волосах — темная лента. Лицо — загорелое летом и бледноватое зимой. Глаза — черно-карие, живые и блестящие, полные радости и чувства, еврейские, вне всякого сомнения. Зубы — сильные, ровные, как у Рахили. А все остальное — обычное, как у всех. Девчонка как девчонка, любящая прихорашиваться и без всякого воодушевления открывающая тетрадку с домашним заданием. В ее табеле не так много высоких оценок. Средняя во всех отношениях ученица. Есть подружки, есть и друзья, но никогда она не верховодила в своей компании. Нет, она не трусиха и, когда нет иного выхода, умеет пользоваться своими маленькими, но крепкими кулачками. После того как научилась плавать, почти все свободное время проводила Тамара на берегу реки.