Да, я бы мог сейчас выйти и поискать чего-нибудь съестное или съесть последний бутерброд. Но мокнуть мне совсем не хотелось, а бутерброд пригодится на потом. Еще не хватало мне заболеть, побегав под дождем, уж лучше пусть в животе урчит. Перетерплю. Достал бутылку с водой, которую я наполнил в реке у подножья горы, и отпил. Холодная вода заструилась по пищеводу. Пить не хотелось, но, может, хоть так желудок чуть притихнет.
Чтобы как-то скоротать время, я вытащил обугленную палку из костра и стал ей чертить линии на стене пещеры. На моих глазах они стали обретать четкие формы и очертания. Вот этот нарисованный человечек - я, бегущий с палкой за козой по узкой горной тропе. Камни осыпаются под ногами и скатываются вниз. Резвая она. Убежала. А вот я сижу здесь. Развел огонь. Теперь это останется на века. Маленькие произведения искусства. Я как первобытный человек.
Мне понравилась эта мысль.
Сажей измазал лицо, схватил палку и стал танцевать перед огнем какой-то животный, древнейший танец.
-УА-АУ-УУУУ-АУУУУ!
Тень плясала вместе со мной, а эхо подпевало мне.
Я - древний человек, единственный в своем роде на этой дикой планете.
У входа в пещеру раздался глухой тихий звук, но такой отчетливый, донесшийся до моих ушей.
-Кто здесь?! - Я сжал палку покрепче и направил ее острием вперед. - Выходи, покажись!
Тишина. Нет здесь никого. Может быть, камень упал, может коза решила вернуться (было бы здорово), а возможно просто дождь насмехается надо мной.
Пусть так. Я погрозил ему палкой.
-Еще посмотрим, кто будет смеяться последним!
Ночь близилась. Тени сгущались. Поленья в костре потрескивали в такт дождю и рисунки на стене оживали и проживали свои короткие ночные жизни, чтобы поутру вновь застыть. Может их кто-нибудь когда-нибудь увидит и станцует с ними огненный танец. Они оживут, и будут жить вечно, а с ними буду жить я.
***
Я считаю про себя, - один, два, три.
С кухни слышны крики. Крики родителей. Они снова ссорятся.
-Три, четыре, пять.
Оскорбления, слезы, ненависть.
-Шесть, семь, восемь.
В ход пошла посуда. Слышу, как бьются о стену тарелки, разлетаясь на мельчайшие кусочки.
-Девять.
Я сильнее заворачиваюсь в одеяло лишь бы ничего больше не слышать. Прижимаю к груди игрушку-медведя. Все пройдет, все пройдет. За окном шум и гам, радость и фейерверки.
-Десять.
Хлопнула входная дверь. Отец ушел. Мама тихо рыдает на кухне на обломках любви, на обломках надежд. Так начался новый год.
Мне было шесть лет.
***
Снежинки порхали по ветру, падая с небес на землю. Серые тяжелые облака скрывали крыши высотных домов. Сквозь них не могли пробиться даже огни с автострады. Они окутывали собой пространство, соря снегом на проходящих мимо людей.
Снег оседал на карнизах, обволакивал собою столбы, лавочки, деревья. Кружился в холодном танце, касаясь ресниц и тая на теплых руках.
Я стоял возле непримечательного серого здания, прижавшись спиной к стене. Хотелось домой или куда-нибудь еще. Просто идти, да идти, как все эти люди, пробегающие мимо. Они все радуются. На лицах счастье. А чего бы им не быть счастливыми? Новогодние каникулы. Кругом все белым-бело и в сердцах их радость, после того, как встретили новый год. Каждого переполняют планы на то, что можно изменить в будущем, что поменять.
А снег все падал и падал, кружился в белом танце мимо витрин, мимо памятников и магазинчиков, мимо людских мечтаний о светлом, как снежинка, будущем.
Я ждал их недолго. До этого был внутри здания, но мне стало душно, и ком подкатывал к горлу. Чувствовал, что могу вот - вот расплакаться. Понимал, что ничего хорошего не происходит. Между ними стена. Гораздо более осязаемая и тяжелая, чем все бетонные заборы мира. Безразличие и пустота. Я выбежал по тускло освещенному коридору на улицу и вдохнул холодный морозный воздух полной грудью. Пусть делают что хотят, пусть.
Совсем скоро они вышли. В них не было жизни. Я это видел. Мама схватила меня за руку и сказала, - пойдем.
Мы спешно пошли вдоль по улицы в сторону остановки, когда отец прокричал, - я не отдам тебе сына!
-Папа, - прошептал я, обернувшись назад.
-Пойдем, пойдем.
И я подчинился. Больше не оборачивался. Смотрел себе под ноги и шел, шел, шел, пиная носками ботинок снег.
Я бы спел тебе, моя зима, белоснежную, добрую песню, но пусть это останется нашим с тобою секретом.
***
Когда шелестит листвой ветер, когда дождь играет мелодию кристальных брызг, когда лучи проводят ровные линии, невольно касаясь озябшей земли, пробиваясь сквозь бесконечную непроглядную тьму - я знаю, что: