— Как вы смеете? Это же чертова больница! Вы должны помогать людям!
Несколько пациентов и их родственников, ожидавших в отделении скорой помощи, повернулись, будто профессиональные зеваки, стремясь не упустить ни единого слова, но большинство опустили глаза в пол, одновременно смущаясь и сострадая несчастному.
— Сэр, прошу вас, успокойтесь, — твердо сказала медсестра.
— Прекратите так со мной разговаривать! — Джонатан потряс в воздухе коробкой. — Я скоро умру!
Один из охранников, бывший рестлер, пришел медсестре на помощь.
— Как вы можете? — кричал Джонатан. — Неужели вы позволите мне умереть?
— Сэр, мы знаем, что ситуация сложная, — сказал охранник, — и не хотим вызывать полицию, но если вы не уйдете, то мы будем вынуждены обратиться в участок. — Он с намеком потянулся к резиновой дубинке, болтавшейся на поясе.
Джонатан замолчал, отчаянно оглядывая коридор, и в конце концов его взгляд остановился на Хэнке, единственной фигуре в белом халате.
— Отлично, — сказал Джонатан. — Я ухожу.
Он оглянулся на медсестру и возвышающегося над ней охранника.
— Я не хочу провести свои последние дни в чертовой тюремной камере, — сказал он. — Может, в другой больнице я встречу врача, у которого в груди бьется настоящее чертово сердце.
Со своего поста в отделении скорой помощи Хэнк наблюдал за тем, как мир проходит через стадии горя, постепенно приближаясь к новой форме принятия, к новому понятию нормальности. И все же ему казалось, что на каждой стадии все больше людей оставались за гранью понимания, запертые каждый на своем уровне, неспособные шагнуть на следующую ступень.
Некоторые застряли в ранних муках отрицания: в нескольких кварталах от квартиры Хэнка часто собирались демонстранты, выкрикивавшие лозунги о том, что нити — это обман, правительственная уловка и что любые точные предсказания нитей — это всего лишь самоисполняющиеся пророчества, свидетельства слабости человеческого духа, который так легко поколебать.
Оставшиеся на стадии торга умоляли Бога удлинить их нити, обещали перевернуть свою жизнь. «И возможно, те, кто все еще отказывался открывать свои ящики, тоже вели своего рода торг», — думал Хэнк. Каждый день, который они проживали, так и не взглянув на свои нити, они покупали себе чуть больше времени на привычную жизнь.
Однако тех, кто замер на более эмоциональных стадиях, погрязших в гневе или отчаянии, заметить было легче всего, а наблюдать за ними было очень больно. Джонатан Кларк принадлежал к разгневанным.
Хэнк ждал, пока угрюмый мужчина выйдет из отделения скорой помощи, и чувство, которое росло внутри него с тех пор, как все это началось, — нездоровое ощущение собственного бессилия, — казалось, в этот момент закипело с новой силой.
Отработав смену, Хэнк сообщил начальнику, что в конце месяца он увольняется из больницы.
Май в том году был необычайно теплым, раннее утреннее солнце намекало на грядущую липкую летнюю жару, и Эми решила пройтись пешком через Центральный парк до школы, в которой работала, на восточной стороне, вместо того чтобы ждать рейсовый автобус.
Парк был одним из немногих мест, которые, казалось, не менялись. Бегуны и велосипедисты по-прежнему мчались мимо, а мамы-бегуньи, толкающие коляски с малышами, проносились мимо Эми по дорожке. Дети карабкались на перекладины и скатывались с пластиковых желтых горок, а их родители и няни наблюдали за чадами со скамеек.
К сожалению, прекрасная погода не осталась незамеченной учениками.
— Можно сегодня провести урок на улице?
Как только Эми вошла в класс, предсказуемый вопрос поступил от предсказуемого храбреца — мальчика с россыпью веснушек. Его постоянные просьбы вроде «Можно мы сегодня пообедаем во время урока? Можно нам сегодня посмотреть на уроке фильм?» всегда вызывали недовольство остальных, хотя Эми втайне восхищалась его упорством.
Она посмотрела на умоляющие глаза своих пятиклассников.
— Вряд ли это хорошая идея, у некоторых ваших одноклассников аллергия на пыльцу, и они начнут чихать и кашлять, а мы бы этого не хотели, — сказала она.
Ее объяснений хватило большинству, хотя несколько человек усмехнулись или закатили глаза.
По правде говоря, она была бы не против вести уроки на свежем воздухе. Иногда в мечтах она видела себя профессором, преподавателем английского языка в колледже, вдохновляющим студентов на преданность любимому делу, как Джулия Робертс в фильме «Улыбка Моны Лизы». Она представляла себя окруженной кольцом жаждущих знаний, сидящих на поляне с раскрытыми романами в руках, тетрадями и кофейными чашками, разбросанными по траве.