Хави хотел выбрать путь, которым восхищались бы его родители, показать, что уяснил уроки, которые они преподали ему, и он ценит то, как они прожили свою жизнь.
Когда Хави сообщил им о поступлении в академию на полную стипендию, они отпраздновали это событие первым семейным отпуском за долгие годы.
Джек и Хави провели бок о бок четыре самых трудных года в своей жизни, но они выжили, и в мае им оставалось всего несколько недель до того момента, когда они официально станут военнослужащими армии США, что знаменует конец последнего, очень странного семестра. Дядя Джека объявил о своей предвыборной кампании еще в феврале, к неудовольствию Джека и Хави. (Хавьер встречался с ним всего один раз, на семейном обеде Хантеров, но сразу почувствовал, что Энтони жаждет власти.) А вскоре, в марте, возле комнаты Джека и Хавьера в общежитии появились две небольшие коричневые коробки.
Ни один из курсантов не решился открыть крышки, прочитав надпись на коробке и предположив, что это своего рода тест от академии, чтобы проверить, возьмут ли искушение и любопытство верх перед самым окончанием учебы. Но даже после того, как они узнали, что это не проверка, что все на свете в самом деле получили такие же коробки, Джек и Хавьер все равно решили не смотреть. Их профессия была опасной, и смириться с предстоящим риском было гораздо легче, если это был именно риск, а не гарантия жизни или смерти.
И в блаженные дни мая, последние перед выпускным, когда они бросали фрисби на лужайке и поднимали тост за окончание выпускных экзаменов, ни Джек, ни Хавьер даже не подозревали, что в июне все изменится.
Остаток мая пролетел для Хэнка незаметно, а последний день его работы в больнице, день, которого, как он когда-то думал, он не дождется, пока его волосы не поседеют, а измученные артритом пальцы не потеряют способность зашивать раны, действительно наступил. Аника, одна из его коллег-врачей, пригласила его на обед, чтобы отметить это событие.
— Вряд ли это стоит праздновать, — сказал Хэнк, когда они сели за столик в кафе.
— Ну, мы не празднуем твой уход. Мы празднуем все твои достижения за время, проведенное здесь. — Аника улыбнулась и подняла чашку с кофе.
Хэнк был рад, что они с Аникой смогли расстаться друзьями. Учитывая их долгие отношения, никто бы не удивился, реши они избегать друг друга. Но теперь, покидая больницу, Хэнк думал, увидит ли он ее когда-нибудь снова, доктора Анику Сингх, самого талантливого хирурга, которого он когда-либо знал, и вторую большую любовь в его жизни (после Люси, его подруги в течение трех лет обучения в медицинской школе, которая согласилась на ординатуру в Сан-Диего, когда Хэнк переехал в Нью-Йорк). По мнению Хэнка, они с Аникой были идеальной парой. Они понимали требования к заработку друг друга, были одинаково целеустремленными и подталкивали друг друга к тому, чтобы стать лучшими врачами. Возможно, Хэнк немного перестарался, поскольку Аника в конце концов почувствовала, что не может посвятить себя ему так, как своему ремеслу.
По крайней мере, это решение, похоже, пошло ей на пользу. Аника была на пути к тому, чтобы однажды стать заведующей хирургическим отделением. К тому же она не совсем отказалась от Хэнка.
По крайней мере раз в месяц с момента их расставания два года назад либо Хэнк, либо Аника вспоминали о своей неизменной дружбе, когда им требовалась определенная разрядка. Между ними все было очень просто. Все запреты, смущение и неловкость давно исчезли, и никто не обижался, если другому срочно звонили из больницы и вызывали «на пожар».
Но, сидя сейчас за столом с Аникой, Хэнк не мог даже думать о тех вечерних встречах, не вспоминая ночь в апреле. Ночь, когда Аника узнала правду.
В ту ночь секс был особенно хорош, наполнен такой отчаянной, жадной страстью, которую испытываешь, только когда ставки поднимаются до небес, когда мир летит к чертям. А той весной мир точно катился к чертям.
Когда коробки только прибыли, Хэнк не сразу открыл свою.
Он настороженно отнесся к надписи и решил подождать, пока не выяснится что-то более определенное. Но даже когда силу нитей официально подтвердили, Хэнк никак не мог решить, что делать. Какой-то частью рассудка он воспринимал коробки как обычный медицинский анализ: если что-то происходит с твоим телом, то необходимо узнать правду. Даже если изменить конечный результат не в наших силах, возможно, найдется способ улучшить свою жизнь. Но другая часть его разума, та, которая ежедневно сталкивалась с гневом и горем пациентов и их семей, задавалась вопросом: не лучше ли откладывать болезненное откровение как можно дольше?