Он не мог этого сделать, прежде не сказав Эми самого важного.
Однако они провели вместе много времени и ни разу не упомянули о нитях. Эми, казалось, избегала этой темы, а Бен не знал, как ее затронуть.
В тот вечер за чашкой кофе Эми достала свой телефон, пролистывая последние сообщения, а Бен медленно скользил взглядом по ее лицу. Как архитектор, он стремился к симметрии, но его странно восхитил тот факт, что на правой щеке у нее было небольшое созвездие веснушек, а на левой — ни одной.
— Ты только посмотри, — сказала она, показывая ему фотографию итальянской сельской местности. — Нина только что прислала мне фото. Разве это не великолепно? — Обхватив руками свою кружку, она удовлетворенно вздохнула. — Ты когда-нибудь думал о том, чтобы переехать в какую-нибудь маленькую деревню в Европе? Например, оставить суматошный Нью-Йорк и жить в коттедже, откуда можно ездить в город на велосипеде, где все друг друга знают, где можно всю жизнь есть свежий хлеб, джемы и сыры?
— Честно говоря, не очень часто. — Бен рассмеялся. — Но мне нравится слушать, когда ты это описываешь.
— Фантазии всегда приятнее реальности, — сказала Эми, пожав плечами. — Странно, что многие уверяют, будто бы мечтают о «простой жизни» или предлагают сосредоточиться на «простых вещах». Но жизнь в деревне, вдали от всего поверхностного, не делает существование менее сложным.
Бен понимающе кивнул.
— По крайней мере, ты встречаешь жизнь лицом к лицу, поедая при этом свежий хлеб и сыр.
Эми улыбнулась.
— Нина и Мора завтра едут в Верону, это их последний день, — сказала она. — А я все думаю о Ромео и Джульетте. Ты знаешь, что в Вероне есть традиция писать письма Джульетте?
— Вымышленному персонажу?
— Ну, вроде того, — объяснила Эми. — Каждый год тысячи людей посылают письма на имя Джульетты, прося ее совета в любви. И есть особая группа людей, которые живут в Вероне, они называют себя секретарями Джульетты и отвечают на каждое письмо от ее имени. От руки.
— Это большая ответственность.
— Я знаю. Вряд ли моим советам можно доверять, когда речь идет о романтике, — сказала она, и на ее лице мелькнуло странное выражение заинтересованности. Какая-то мысль или, возможно, воспоминание явно не давали ей покоя.
— О чем ты так глубоко задумалась? — спросил Бен.
— Ой, прости, со мной иногда такое случается. — Эми смущенно улыбнулась. — Я просто вспомнила одну женщину, которой очень пригодился бы совет Джульетты.
— Твоей подруге? — спросил Бен.
— Нет, вовсе нет. Просто ее история меня однажды заинтриговала. Забавно, но я прочитала о ней в письме. Эту женщину звали Гертруда.
Это слово едва не сбило Бена со стула силой электрического разряда.
Гертруда.
И под звуки этого имени ожили остальные намеки, как будто сходство между Эми и загадочной Э. медленно накапливалось с момента их знакомства и наконец-то стало достаточным, чтобы проявиться во всей красе. Обе были учительницами английского языка на Манхэттене, обе жили в Верхнем Вест-Сайде. И это письмо о Гертруде… ведь это было его письмо, верно?
Сердце Бена забилось быстрее. Этого не может быть. Абсолютно не может быть.
Или может?
— Я только что понял одну вещь, — сказал Бен, — я никогда не спрашивал тебя, в какой школе ты преподаешь?
— О, она называется Академия Коннелли, в Верхнем Ист-Сайде, — ответила Эми. — Я знаю, школа гораздо более шикарная, чем я.
Бен открыл было рот, чтобы что-то сказать, что угодно, но слова не шли, и он быстро поднял чашку, чтобы прикрыть лицо, давая себе время прийти в себя. И чуть не поперхнулся кофе.
Эми преподавала в той же школе, где Бен бывал каждый воскресный вечер, где он каждую неделю оставлял свои письма. «Это должна быть она», — подумал он. Он понимал, что прав, каким-то шестым чувством, если такое вообще возможно.
Если мыслить рационально, то всегда возможен и другой ответ, и все же он чувствовал, что иначе быть не может. Это должна была быть она.
В их последний день в Италии Нина и Мора сели на поезд, который домчал их из Венеции в Верону всего за час.
Эту поездку им рекомендовала Эми, и Нина с Морой согласились, что запечатленный в литературе город стоит того, чтобы его посетить. В Вероне было гораздо меньше народу, чем в Венеции, за исключением одного уголка на главной площади, где влюбленные, книжные черви и туристы совершали паломничество в Дом Джульетты.