И вот она стоит-таки у стенки, отступив перед последним доводом Джека: хоть мэр и привел его к присяге этим утром, но городской совет мог высказать иное мнение насчет кандидата. У Кристин, правда, мелькнуло подозрение, что Джеку понравилось быть популярным и он хочет сорвать все цветы удовольствия от своего нового положения. Пришлось понадеяться на то, что Льюис наконец хорошо изолирован…
— Говорят, он застрелил в Фениксе человека только за то, что тот забрызгал грязью юбку какой-то женщине!
Кристин воззрилась на молоденькую девицу, романтическим шепотом сообщившую эту новость. Где бы ни оказывался Джек, слава следовала за ним. По городу уже прошел слух об исчезновении помощника шерифа Льюиса. Кое-кто знал о размолвке Льюиса с Джеком в ресторане и подозревал Джека в причастности к этой пропаже, но мало беспокоился: в любом случае жители Волкано получили в обмен на посредственного помощника шерифа отменного начальника участка, а это куда важней.
— Говорят, он убил двадцать девять человек: по одному на каждый год своей жизни, — таинственно прошептала другая девица.
— И всех — лишь потому, что они оскорбили женщин!
— А обратили внимание, какая у него божественная походка? Этот человек прямо-таки создан для танцев!
Кристин усмехнулась. Этот человек прямо-таки создан для того, чтобы выводить ее из себя, — так было бы точнее.
— Держу пари, он божественно танцует и под одеялом…
Стайка девиц дружно захихикала.
С Кристин было довольно. Подобрав свои громоздкие юбки, она прошла по краю танцевальной площадки и присоединилась к группке беседующих матрон.
— Что за ограничения для честных и добропорядочных женщин? — возмущалась жена мэра, которой Кристин чуть раньше представили. — Нам нужно поднять голос протеста, требовать большего, гораздо большего! Сколько еще выборов мы пропустим, даже не попытавшись включиться в них? Как долго мы будем терпеть все это?
Кристин придвинулась ближе, чувствуя, как гордость расправляет ей плечи: она явно застала самое начало феминистского движения, когда маленькие группы женщин, недовольные патриархальными устоями, набирались духу, чтобы высказать свое возмущение неравноправием с мужчинами.
— Не желаем больше страдать под их игом! — продолжала жена мэра. — Мы, сестры мои, — соль этой земли. Без нас не осталось бы здесь и намека на великодушие и благородство. Без нас не было бы ни семейного уюта, ни душевного отдохновения! Без нас не рождались бы на свет дети, унаследующие от предков эту землю!
— Прошу прощения, миссис Коллинз, но наши мужья ведь тоже приложили усилия для осуществления этой благородной цели, — с усмешкой заметила молодая полная дама.
— Милая моя Кэролайн, что стало бы с вашими детьми после рождения, если бы они были предоставлены исключительно заботам вашего супруга?
— Да, конечно, я с вами согласна, Эмили, — рассмеялась Кэролайн, видимо вставившая свою реплику только для того, чтобы разрядить напряженность от страстного монолога Эмили Коллинз.
— Мы их рожаем, вскармливаем, поднимаем на ноги, учим отделять зерна от плевел, — но стоит ребенку достичь зрелости, как нас свергают с пьедестала, обращаются с нами так, словно мы — половик, о который можно вытирать ноги! И это называется справедливостью? — не унималась жена мэра.
Чья-то рука опустилась на плечо Кристин.
— У вас еще не возникло желания потанцевать, мисс Форд?
Кристин обернулась и увидела сияющего Джека.
— Приглашаю тебя на вальс! — галантно предложил он.
— Покорнейше благодарю, но не имею желания вальсировать, — поморщилась она.
— Ты не умеешь танцевать вальс?
— Вальс, пожалуй, и в самом деле не умею.
— Пойдем, я тебя научу. Это очень легко, сама увидишь.
«О Боже, еще и осваивать допотопные танцы!» — ворчала про себя Кристин, давая вывести себя на танцевальную площадку. Джек одной рукой взял ее за кисть, а другую положил чуть выше талии:
— Ну давай: шаг назад — шаг вперед, шаг назад — шаг вперед…
Кристин сосредоточилась на танце, пытаясь скрыть смущение. Она то и дело оступалась, хваталась за плечо Джека и шепотом извинялась. Джек все терпеливо сносил, пока она в конце концов не отдавила ему пальцы на ноге.
— Ты это специально? — спросил он, и уши у него вопреки обыкновению запылали.