Всё получалось само собой. Разговоры, взгляды, первые прикосновения. Иссушающее, выжигающее изнутри чувство собственничества. Элониль сделала всё и немного больше, чтобы никто не смотрел на Веру так же, как смотрела она сама.
Какая ирония, что именно это чувство, отражённое чужими глазами, позволило ей вернуться. Элониль ненавидела свой «сосуд», девчонку, которая посмела взглянуть на её Веру иначе, чем на строгую мистрис. Ненавидела. Она столько сил приложила, чтобы назвать Веру своей, чтобы Богиня наконец-то сняла запрет и прекратила их мучить! Что ей какая-то смерть? Всего лишь ещё один камешек на пути бурного течения.
Эта девчонка сопротивлялась. Лепетала, мол, её богиня всё знает и не оставит безнаказанным. А Нила смеялась ей в ответ: Весенняя Зодчая слепа как крот, она не видит дальше своего сада! Но девчонка смогла Нилу удивить.
Элониль ненавидела грозы. Молнии, ослепляющие на долгие мгновения; гром, от которого закладывало уши. Ненавидела и старалась заспать. Зря она в ту ночь последовала привычке. Засыпала в убогой комнатёнке общежития, среди отвратительно благоухающих цветов и травок (с каким удовольствием она после разбила каждый горшок!), а проснулась среди улицы. Продрогшая, сбитая с толку. Чувствующая ломоту в висках и упадок сил. На черепичные крыши падали первые розовые лучи, воздух, выстывший и прозрачный, был как никогда сладок. Но девчонка… Девчонка так и не сказала, куда ходила ночью.
Не то чтобы это было важно.
Теперь девчонка корчилась в тисках Короны шипов, её хрупкая душа была истерзана и страдала. Так сладко страдала! А все её силы, и знания, и даже покровительство Зодчей достались Элониль.
Потому что она делает то, что должна. Декада ожидания, полнолуние — пик силы её Богини. И жертва. Глупая-глупая жертва, которая сама вышла навстречу своему палачу.
Внутри клокотала сила и яростное веселье. Элониль знала, что может всё сломать, всё! Жалкие букашки зря пытались ей противостоять.
— Что ты наделала…
Вера ещё не поняла. Её Нила здесь. Она исполнит волю Богини, выкорчует из жалкой девчонки Священный Цветок и будет наконец-то свободна!
Вера поймёт.
— Стражница спасла ей жизнь, и не тебе спорить с её решением! — девчонка-цветочек ярилась, пыталась что-то доказать. Элониль хотелось расхохотаться ей в лицо: так нелепы были эти детские выпады. Так пусты перед Её приказом.
— Не мне, — с этим Элониль легко было согласиться. — Но моей Богине!
— И не ей.
Грохот прокатился по городу, заставив камни задрожать, а витражи на Звёздной башне — треснуть. Разноцветные осколки осыпались на камни с дробным звоном. Элониль обернулась.
Мальчишка, сброшенный со счетов, склонился над её Верой. С его пальцев падали и растворялись в воздухе мерцающие светлые песчинки. Элониль задержала дыхание. Не с пальцев, нет — он сам был песком, падающим на холодные камни. Руки, ноги, торс и голова — через несколько вздохов мальчишка исчез, оставив лишь смятую мантию и стоптанные ботинки.
Спокойно спящую Веру.
Закричала девочка-цветочек. Упала на колени, захлёбываясь рыданиями, лихорадочно зашептала «нет-нет-нет». Как будто это что-то могло изменить.
Элониль знала: все уговоры и отрицания бессильны против богов и их планов. И против смерти. Она усмехнулась. Мальчишка не был преградой, лишь досадной помехой, а теперь не будет и ей. Огненные лозы взвились, как приготовившиеся к броску змеи, и… обратились мерцающим песком.
Дыхание перехватило. Элониль вскинула руки… Попыталась вскинуть. Тело окоченело, замерло, не поддаваясь приказам разума. Она чувствовала себя птицей, угодившей в ловчую сеть. Бейся не бейся — не вырваться.
Девчонка, оплетённая шипами, захохотала. Только Элониль могла её слышать, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки от этого смеха. Рваный, каркающий, мало похожий на человеческий — он ввинчивался в разум и вселял в душу страх. Сомнение. Ощущение неправильности.
Тело налилось свинцовой тяжестью, и Элониль поняла: сил не осталось. Короны больше нет. Остались лишь лозы, выпустившие на волю мерзкую девчонку. Впившиеся в душу Элониль, пустившие корни в сознании.
Элониль не могла даже закричать — тело не слушалось. Время застыло, погружая мир в прозрачное стекло. На вдохе замерла девочка-цветочек; на выдохе — Солнечная жрица; застыли в воздухе осколки цветного стекла. Перед глазами замерцали лунно-солнечные песчинки.
И тогда она услышала шёпот:
— Я бы хотел дать тебе второй шанс, Элониль Арье из рода Призрачного Меча. — Её щеки коснулась тёплая рука, и Элониль, вернее, маленькая недолюбленная девочка в ней, потянулась за негаданной лаской. Лозы впились в душу сильнее, причиняя жгучую боль, но Элониль не перестала тянуться. — Но сегодня двое должны покинуть круг. Ты и я.
Мир потемнел, скрадывая двор академии, Звёздную башню и начавших двигаться людей. В этой темноте едва мерцали песчинки и слышалось тихое дыхание.
— Ты ошиблась, Элониль, — шёпот обжёг ухо и выстудил взмокший висок, — Цветок жил во мне. И благодаря тебе он пробудился, чтобы выполнить свою миссию — создать нового бога.
Песчинки взвихрились под её взглядом, собираясь в тонкую бесполую фигуру. На лишённом черт лице вспыхнул залитый синевой глаз. Лозы сомкнулись туже, впиваясь в кости, но Элониль не издала ни звука.
— Это так странно, знаешь, — фигура подняла руки, и те превратились в крылья, а после — осыпались вниз песком, — я создал петлю, чтобы Сария выжила. Но не учёл, что даже Время не всесильно. — Он посмотрел на Элониль в упор. Песчаное лицо пересекла надвое трещина, похожая на злой оскал. — Пустота ждёт тебя, Нила. Не заставляй её ждать.
Лозы обратились песком, но прежде, чем Элониль могла почувствовать облегчение, на её душе сомкнули клыки пустотные демоны.
***
— Вот и всё. — Сорей провёл пальцами по мокрой щеке Сарии, стирая слёзы. Она его не видела, конечно, — никогда не видела, пусть и думала наоборот. Белый песок сомкнулся вокруг неё коконом, но тут же бессильно осыпался вниз.
Сорей беспокойно прошелестел:
— Говорят, Время лечит… — Синий глаз потемнел до черноты. — Какая глупость.
Он обернулся. Минами, его светлая бывшая любовь, остановившимся взглядом смотрела в пустоту. Не хотелось исчезать на её глазах, но так уж вышло. Даже богам подвластно далеко не всё, а он пока больше человек. Сорей подошёл к ней, мягко коснулся виска, и жёлтый песок взвихрился, исцеляя её телесные раны.
С телом было проще, чем с душой. Человеческая душа хрупка, ранить её может любая мелочь, а вот исцелить… Может быть, именно поэтому Лунная Охотница перестала пытаться? А он? Должен ли он перестать? Должен ли?..
Нет.
Сорей скользнул к Сарии, всем собой обнял, вглядываясь в её душу, в мысли, в самую суть. Сария… Старшая сестра, наследница, надежда рода, самая-самая. Самая любимая. Самая любящая. Никто никогда так не любил Сорея, как она. И никто так не верил.
Белый песок проник в её душу, шлифуя последние минуты, заштриховывая боль, но не трогая ни одной светлой эмоции. Она будет помнить. Но не будет знать, что Сорей рядом и присматривает за ней, чтобы после встретить у Последнего Рубежа и наконец-то воссоединиться.
Белая прядь среди алых — как обещание.
Сорей отступил. Замерший мир был прекрасен, он мог вечность оставаться таким — всё время сущего было в руках Сорея. Но дела звали вперёд, бесконечная вероятность лиц и встреч. Знакомство с его божественной «семьёй», которая давно уже не была целой.
Белый песок обнял спящую мистрис Инор, белый и жёлтый — бессознательную дриаду. Бедная девочка. Сорей коснулся её лба, стирая Корону шипов и все воспоминания об этой бесконечной декаде. Так будет правильно.
Он оглянулся, в последний раз проверяя, всё ли учёл. И растворился в воздухе.
Время пришёл, чтобы свергнуть старых богов.
Мир ожил.