Клэр оцепенела, обдумывая, что можно рассказать. Она так долго хранила эту тайну, к тому же она этих людей не знала, даже отца. Она не могла им доверять. Но нельзя допустить, чтобы они звонили в полицию.
— Не надо звонить в полицию. Вы не можете так поступить. Никто ее не увозил. Она заболела. Была не в себе. И уехала. Я не знаю, вернется ли она когда-нибудь. Но вы не должны звонить в полицию, потому что она не хотела делать то, что сделала. — Слова вылетели, как пули. Клэр увидела, что Корнелия направляется к ней, но девочка подняла руку, чтобы остановить ее.
Клэр смотрела прямо на отца, который все еще сидел за столом.
— Она была больна, — сказала Клэр ледяным тоном. Корнелия выжидающе посмотрела на Мартина.
— Я ничего не знаю, — сказал он, поднимая руки вверх, как бы демонстрируя свою непричастность. Клэр слушала, как он это говорит. Он ничего не значит. Он никогда ничего не значил, не значит и теперь.
— Я бы хотела сейчас поехать домой, — заявила Клэр Корнелии. — Она может вернуться.
— Ты думаешь, она вернется? — мягко спросила Корнелия.
Клэр вспомнила, как мать говорила, что ей очень жаль, таким печальным-печальным, прощальным голосом. Клэр покачала головой. И, почувствовав, как по щекам потекли слезы, закрыла лицо руками.
— Твой папа вернется в дом и оставит для мамы записку, — сказала Корнелия. Теперь она стояла совсем близко от Клэр, но не касалась ее. Клэр не хотела, чтобы ее касались. — Тогда она узнает, что ты здесь, и сможет тебя найти. Но даже если она не вернется, мы ее обязательно найдем. Мы ее найдем и поможем вылечиться.
Несколько недель Клэр изо всех сил старалась держать себя в руках, не позволяя распуститься. И сейчас, оттаяв, ей очень хотелось поверить Корнелии. Клэр была рада, что Корнелия здесь, что она говорит эти слова. Если бы Корнелии не было, Клэр осталась бы совсем одна. И когда Корнелия спросила: «Договорились?» — она кивнула.
Она села на шезлонг-стрекозу, а Корнелия села рядом.
— Но я здесь не останусь. Я тут все ненавижу. Я могу жить в гостинице или где-нибудь еще. Может быть, я могу пожить у Макс. Она дала мне номер своего мобильного телефона. — Клэр вытащила из кармана карточку. На ней рядом с номером было написано: «В любое время». Слово «любое» было подчеркнуто тремя чертами. — Но здесь я не останусь.
— Почему бы нам не пойти куда-нибудь прямо сейчас и не поговорить об этом? — спросила Корнелия.
— Ладно, — согласилась Клэр, хотя ей уже больше не хотелось разговаривать. Она очень устала. Веки отяжелели. Шуба мешала двигаться.
— Тогда подожди здесь минутку, я поговорю с твоим отцом. — Корнелия встала и пошла на кухню. Клэр могла их слышать. Наверное, они спорили, но она не была в этом уверена. Когда Корнелия вернулась, в ее глазах тоже появилась усталость, но она улыбалась.
— Твой папа оставит записку для мамы в вашем доме. А мы поедем ко мне домой, если ты не возражаешь. Это близко. А он приедет позже, верно, Мартин?
— Разумеется, — сказал отец. Обращался он к Корнелии.
Клэр и Корнелия пошли к выходу, Мартин шел за ними. Когда они все втроем стояли у двери, он начал что-то говорить, замолчал, потом протянул руку, чтобы коснуться локона Клэр, который упал ей на лицо. Он не подергал его шутливо, не заправил за ухо, как сделала бы мама, а задержал прядь между большим и указательным пальцами на одну-две секунды. Девочка ждала, когда он уберет руку. Они вышли из квартиры. Корнелия пошла по заснеженному тротуару, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что Клэр идет за ней. Клэр в тяжелой шубе сделала несколько шагов, устало передвигая ноги, совсем как медведи из ее рассказа.
Когда они добрались до квартиры Корнелии, Клэр вошла и остановилась, слегка покачиваясь. Над головой сверкала люстра, но все остальное в квартире она видела нечетко. Корнелия взяла ее за локоть и отвела в спальню. Клэр упала на кровать и продолжала падать, падать, падать. Когда она проснулась, было темно, и в этой темноте Клэр пыталась найти свою мать.
Глава 11
Корнелия
«Не бойся быть родителем; некоторые родителями рождаются, другие становятся ими, третьим эта обязанность навязывается».
Да, несмотря на похвальбу в сырном магазине, я достаточно хорошо знаю Шекспира, чтобы признать, что цитата эта не точна. Хотя я всего два месяца посещала курс английской литературы. «Двенадцатая ночь» не самая моя любимая пьеса, но я отношусь к ней очень трепетно. Мне она нравится за остроумие и очарование; «Короля Лира» я люблю за глубину вечных истин. «Сбалансированная диета, прекрасно представлены потребители ментальной и эмоциональной пиши». Мне приходилось бывать на вечеринках, где подобного рода высказывания были равносильны выплескиванию ведра окровавленной рыбы в аквариум с акулами: злобное щелканье зубами, и никому не удавалось выбраться без царапин. (Если вообще удавалось выбраться.) Я такого рода споры люблю, но стараюсь избегать их, потому что, с одной стороны, искусство — важная вещь, и, из-за него стоит завестись, но, с другой стороны, я могу колотить кого-то по голове сценой примирения Лира и Корделии, на что кто-то просто ответит: «Быть или не быть?» И куда нас все это заведет? Мой опыт говорит мне, что люди любят то, что любят.