— Все за одного, один за всех! — пояснил Зуев поговоркой. Никакое реле не может сработать, пока не сработают все предыдущие. Каждое реле ждет своей очереди. И ни одно по всей цепочке не может ни включиться, ни отключиться вне строгой очереди. Все за одного, один за всех. Вот они, эти новые, типовые ячейки и новые связи между ними на зуевской схемке.
Новые связи… Довольно сложная система соединений отдельных реле. Но эта сложность несет за собой и очень важную простоту. Новые связи… Их высмотрел Зуев, размышляя над своими таблицами. Конечно, их тотчас же оценил и Григорий Иванович, постукивая пальцем по схемке.
— Это у вас неплохо получилось, Алеша.
Код Грея осуществлен. Возможность состязаний уничтожена. Что и требовалось.
И вот за сложностью — простота. В общей конструкции генератора. Теперь можно увеличивать генератор на любое количество элементов. Увеличивать емкость машины. Хочешь — на десять, хочешь — на двадцать элементов, как они задумали. И не надо ничего переделывать, ломать в общем построении. Просто продолжить цепочку реле, прибавляя к ней всё те же стандартные ячейки и проводя между ними всё те же повторяющиеся связи. Его, зуевская система!
Ну, кто попробует отрицать, что после всего этого аспирант Зуев не ушел из мартьяновского кабинета счастливый. Да, счастливый, сияющий, растрепанный от переполнения чувств. Что же еще может с этим сравниться, когда человек имеет право сказать: «Моя система»!
Ну вот, главное теперь решено. И устройство памяти. И генератор конституентов. В принципе решено. Теперь можно приступать к следующему шагу. Создавать настоящий опытный экземпляр. Макет. На четыре элемента.
— Давайте, Алеша!..
14
Эту телеграмму Мартьянов получил, когда вернулся с Наташей на базу. Они пришли к вечеру после похода в горы, неся свои рюкзаки, с облупленными от солнца носами, несмотря на войлочные шляпы, блаженно усталые, мечтая принять горячий душ и слопать все, что подадут за ужином, и если можно, то еще вдвойне.
Они были там, наверху. Там, в горной тишине, лежат два озера-близнеца, неподвижных, круглых, как водяное око, и если смотреть с узкого между ними гребня, то справа глубина будет совсем изумрудно-зеленой, а слева — почти черной. Ради этого стоит полезть!
Они поднимались и выше после ночи, проведенной в спальных мешках. (У него — тот, давний, верный мешок, в котором он ехал еще в морозном вагоне в прифронтовую Москву зимой сорок первого.) Поднимались, чтобы увидеть восход. Главный хребет стоял перед ними, раскинув громады вечных снегов. Тень ночи лежала еще повсюду. И только белый конус, самый далекий, как бы плывущий над всем темным каменным морем, горел уже нежно-розовым заревом — первый отблеск пожара Вселенной.
Мартьянов с упоением щелкал аппаратом, выбирая эффектные точки. А Наташа кричала ему:
— Да брось ты свою механику! Ты погляди, только погляди!..
Потом вниз, вниз — поспеть обратно до вечера.
Ему ничего нельзя было лучше придумать. Для отдыха, для того чтобы отойти от своих институтских дел, от лаборатории, от лекций и консультаций, от семинаров и совещаний… и, наконец, от своих реле. Забыть про все, кроме того, что есть за этими долинами и перевалами таинственные уголки, куда хочется, куда надо непременно попасть.
Особенно он любил этот горный лагерь, где собираются ученые, бегущие сюда хоть ненадолго от своих собственных идей, где все спят в палатках, доктора наук и начинающие доценты, где все куда-то топают и куда-то лезут, и академики гордятся своими восхождениями не меньше, чем своими научными заслугами, где стараются не говорить ни о чем серьезном, а если уж и зайдет такой разговор вокруг вечерней коптилки, то напоминает он тот вольный круглый стол науки, за который стоит садиться только, по словам отца кибернетики, «без амбиций и напыщенности». Блаженное местечко!
Когда им случалось попасть для отдыха в какой-нибудь санаторий, Мартьянов уже через неделю начинал томиться, очень томиться. И все спрашивал Наташу: «А сколько нам здесь еще осталось?» В горах он об этом не спрашивал. Там время течет по-другому.
Но вот телеграмма. Телеграмма была от Зуева.
«Макет готов приступаю испытаниям желаю хорошего отдыха».
Кто знает Мартьянова, тот поймет, сколько лукавства вложил аспирант в последнюю фразу. На другой день Мартьянов спросил Наташу:
— А сколько нам здесь еще осталось?
Со стенда в аспирантской глядел на Мартьянова черный полированный ящик размерами с телевизор или приемник. Макет, выполненный по схемам и чертежам лаборатории внизу, в институтских мастерских. Аккуратно отделанный, весь какой-то опрятный, особенно после того, что здесь было все время грубо наворочено в порядке эксперимента на лабораторном зуевском столе.