Еще и еще раз анализировал Мартьянов, наклонившись над схемой: как же обращаются с этими тремя проводами? Три провода — три разные операции. Движение, команда, сигнализация. Каждый провод знает свое. В немом разговоре диспетчера с подстанцией и приходится поэтому все время переключать с провода на провод. Сделан выбор «кому» — раз! — искатели останавливаются, и реле переключают с линии движения на линию команды. Послана команда — раз! — и реле переключают обратно с линии команды на линию движения; можно делать следующий выбор «кому». Надо послать сигналы от масляника диспетчеру — раз! — и реле переключают все на линию сигнализации. Беспрерывная скачка по трем проводам.
«По трем? И никак не меньше?» — допрашивал схему Мартьянов.
Когда он сказал Карпенко: хорошо бы заменить три этих провода одним, Вадим склонил голову набок, что означало у него степень сомнения, и присвистнул:
— Тю-тю! Ничего себе желаньице!
Мартьянов злился. Почему он вечно должен посвящать Вадима в свои намерения, а тот, не стесняясь, высказывает недоверие, согласие, одобрение?.. Помощник! А что, у Мартьянова разве только одно желание и никакой идеи? Сейчас он преподнесет Вадиму, своему помощнику.
Если долго смотришь на схему, то бывает одно из двух: либо она так примелькается, что все в ней кажется само собой разумеющимся; либо, наоборот, в схеме, как на живописном полотне, начинает проступать то, что вначале и не увидишь, — и достоинства и недостатки. На немецкой схеме Мартьянов вдруг увидел: по трем проводам совершаются три операции. Движение, команда, сигнализация. Но пока занят один из проводов, остальные два свободны, без работы. Переключение на другой провод — и опять два других свободны. Все время два свободны, а занят только один. Зачем же такое расточительство?
И как только он это увидел, осознал этот довольно простой факт — так и возникла его идея. Тоже вполне простая. Все действие надо разделять не по проводам, а по времени. Заметьте, по времени!
Сначала передаются по проводу импульсы для движения искателей. Найден нужный масляник — искатели отключаются. И провод предоставляется для команды. Команда отдана — и снова на проводе искатели. А нужно сообщить об, исполнении — искатели отключаются, и провод предоставляется для обратного сигнала от масляника. Все тот же самый провод. Один провод, по которому последовательно, одна за другой, осуществляются три операции. Движение, команда, сигнализация. И все это сделает распределение по времени — его, мартьяновская, идея. Ну, что скажешь, помощник?
Вадим склонил голову в другую сторону, что означало уже одобрение, и произнес:
— Ловко!
Когда ему что-нибудь нравилось, он готов был немедленно, сию же минуту приняться за реализацию, вступить в борьбу за монтажным столом, расположив на нем всю электрическую анатомию.
Как ловко было в идее и как нескладно получалось в рабочем монтаже! Опять все упиралось в соединения реле. Реле должны были переключать провод с одной операции на дру гую. Предоставлять его то для движения искателей — тик-так, тик-так — на время, на положенное время, то для команды — на время, на положенное время, то для сигнализации от масляников — на время, на положенное время. Реле должны вовремя замыкать лапки своих контактов и вовремя отпускать. Реле — основные исполнители его идеи.
А этого не получалось. Реле не хотели подчиняться ему и выполнять все так, как он им предписывал. То одно замкнет слишком рано, то другое отпустит с запозданием. И на проводе полная кутерьма. Ну, никак не мог он найти нужного сочетания из полутора десятков реле: каждому свое место, каждому свое время действия. Схемы, которые он рисовал, а потом переносил на монтажный стол, превращались в запутанный клубок реле и контактов, не дающих все-таки нужного порядка переключений. Временные зависимости! Они-то и держали всю идею за горло. А он не знал способа, как заранее, наверняка построить такую релейную схему, чтобы она отвечала его желаниям. Временные зависимости… Кто их только выдумал!
И вот топтание ощупью, наугад, нескончаемая цепь проб и ошибок. Даже когда нарисованная схема что-то уже обещала, все равно на монтажном столе почти все опрокидывалось. Пробные макеты вскрывали один просчет за другим. А в схеме, кажется, было все предусмотрено.
— Говорят, Эдисон тоже брал потением, на девяносто девять. Кустарь-одиночка! — произносил в потолок Вадим.
И почему Мартьянов должен все это выслушивать! Он отводил душу по-своему: здесь не так припаяно, там не так закреплено… Грязная работа! Чего же от нее ожидать. Эдисон за такое бы…