Спустя десять лет службы Трэвис ушел в отставку. На тот момент его дочери уже было четыре, и он не хотел пропустить ее детство. Вернувшись домой насовсем, он наконец осознал масштабы беды, в которую попала его семья. Отца настигла ранняя старость, и он яростно ругался на политиков и банки, которые разрушили экономику страны. Мама стала вялой и плаксивой. Сестра кардинально изменилась, с пирсингом и татуировками она напоминала Трэвису дикарку, которая сбежала из лесов Амазонки. А затем случилось страшное, самое душераздирающее – он узнал, что его жена, страдающая от сильных приступов тревоги, в его отсутствие тайно занималась самолечением. Она подсела на обезболивающие.
Тогда самой главной заботой для Трэвиса была его дочь. Маленький серьезный и задумчивый комочек полностью захватил его сердце. Трэвис никого не любил так сильно. Она была его смыслом жизни. Он нашел работу в фирме, занимающейся переездами, но когда понял, что жена больше не в состоянии присматривать за ребенком, то работу ему пришлось оставить – и Трэвис стал сидеть дома. Время от времени у него появлялась работенка, связанная с консалтингом, а еще здорово спасал трастовый фонд, к которому его родители не прикасались – честь не позволяла.
И вот он случился – сокрушительный удар. Трэвис тогда в третий раз отправил жену в реабилитационный центр. Ночью разбушевался ураган, над озером, покрытым лиловым туманом, сверкала молния. Патриция разбила стулом окно на пятом этаже, нырнула в получившуюся дыру с острыми краями и разбилась насмерть об асфальт.
– Череда несчастий… – мягко подытожил Уинтер.
– Самая настоящая готика, я считаю, – сказала Виктория. – Его это сломало. Он стал таким мрачным… Его друзья никак не могли связаться с ним и поговорить. Он просто взял и заперся в своем Большом доме. Но у него остался конь, его личный – черный жеребец по кличке Полночь. Люди видели, как он гоняет по утрам, как будто сам дьявол за ним гонится. Им казалось, что он хочет попытаться убить себя, умереть…
– Ох, он же не мог этого сделать, – сказал Уинтер.
– Конечно нет. Ребенок.
Лила была единственной, ради кого он жил, кого он оберегал.
До тех пор, пока не влюбился в Дженнифер Дин.
Уинтер добрался до отеля. Это была трехэтажная деревянная гостиница в колониальном стиле – такая же старинная и очаровательная, как и сам город, который словно вышел из причудливого американского прошлого. Уинтер поднялся по парадной лестнице на длинное крыльцо и подумал, что было бы просто замечательно усесться где-нибудь тут в кресло-качалку, чтобы час-другой провести вот так – глядя на озеро, простирающееся далеко за горизонт.
Когда он регистрировался, его встретило мелодичное и мягкое хоровое исполнение “Тихой ночи”, и эта песня следовала за ним, когда он поднимался в лифте на последний этаж. Ее сменила другая песня, которую крутили по телевизору, что висел на стене, – “Придите, правоверные”. Уинтер слушал ее, разбирая свои вещи в большой светлой и уютной комнате с панорамным окном, выходящим прямо на озеро.
Закончив с вещами, он спустился вниз и сел в джип. Он отправился в начальную школу, где работала Дженнифер Дин.
Бездушная маленькая крепость из кирпича была закрыта на каникулы. Директор, Никола Этуотер, сказала, что у нее какие-то дела в кабинете и она встретит его здесь.
Уинтер решил прогуляться по пустым коридорам, по которым разносилось эхо его шагов. На стенах висели рисунки: квадратные дома с треугольными крышами и зигзагообразные елочки возле них. Он хотел со смешком отмахнуться от нелепого ощущения, что оставленному на Рождество зданию впрямь не хватает детей.
– Кажется, будто школа тоскует в одиночестве, да?
Уинтер вздрогнул от испуга – это что, кто-то озвучил его мысли? – поднял взгляд и увидел директора. Она ждала его возле кабинета в конце коридора.
– Как будто ей не хватает детей, – продолжала она.
Уинтер поймал себя на мысли, что, может быть, не такое уж и нелепое это ощущение.
Возможно, именно из-за Виктории он стал видеть странности Свит-Хэйвен. Возможно, она навязала ему образ города-клона, в котором все одинаковые. Но когда он ехал по улицам города, он заметил, что многие мужчины действительно с военной выправкой: осанка прямая, чувствуется уверенность, но в то же время они спокойные, внимательные и любезные.
Уинтер подошел к миссис Этуотер и тут же понял, что она была женой военного. Что там говорила Виктория? Они “такие бодрые, здравомыслящие, суперзаботливые американские” женщины. Но в ней было еще кое-что, что-то иное. Миссис Этуотер – стройная, изящная женщина лет пятидесяти, со светлыми глазами и короткими черно-серыми волосами, обрамляющими привлекательное лицо цвета café au lait[5]. Что говорило о ее причастности к государственной службе, так это внешняя женственность, которая скрывала искрометную иронию внутри. “Не выносит человек, когда жизнь чрезмерно реальна”, – сказал один поэт[6]. А жены военных несли на своих плечах очень много реальности: от сводящей с ума бюрократии до вечных переездов и внезапного вдовства. Поэтому они либо стали относиться ко всему с шутливой иронией, либо озлобились на всех и погрязли во мраке.
6
Здесь речь идет о Т. С. Элиоте, известном американо-британском поэте XX века. [