— Здравствуйте, дедушка Октай! — окликну я его сверху.
Он остановится, посмотрит по сторонам, и, не заметив меня в моей засаде, не спеша пойдёт дальше, а я, откинувшись на раскладушке, продолжу прием солнечных ванн. Через некоторое время он вновь будет проходить мимо, я спрошу, как настроение, как дела. А он оглянется и ответит, что все хорошо, и дела хороши, но меня опять не обнаружит. В третий раз я не выдержу и крикну ему: «Дедушка Октай, я тут, на гараже!» Он осторожно поднимет голову, будет долго щуриться, заметит меня и весело скажет: «Андрэй, это ты? А я думаю, кто это со мной разговаривает, не шайтан ли. Загораешь? Надолго приехал?» Мы поболтаем с ним немного ни о чем, и он покатит дальше, а я пойду обедать.
Когда же спокойный, ласковый вечер нежно ляжет на город, я направлюсь к источнику испить целебной воды и прогуляться. Перешагнув одним махом, точно Гулливер, через ручей «Капельный», убегающий под древнюю арку железнодорожного моста, я пойду сквозь тишину и зелень извилистых троп нижнего парка, безлюдного, старого, утопающего в обилии душистых трав и цветов, с медлящими улитками на смолистых ветвях елей, с многочисленными белками в кронах странных диковинных деревьев. Дальше вдоль пансионатов, санаториев, лечебниц, поглаживая по ходу аккуратные кусты можжевельника. Вдыхая полной грудью чистый воздух, я выйду к источнику. Там, на центральной аллее, разноцветной от курортников, где виртуозно играет на гитаре пожилой осетин, а говорливая грузинка продает «Чурчхелу», где приезжие неспешно прогуливаются со стаканчиками, в которых непременно шипит и пузырится целебный «Нарзан», я, у источника №17, утолю жажду настоящей минеральной водой. Ощущая, как в желудке начинается революция, с бурлением и бульканьем, я направлюсь выше, по аллее в центр города. Мне в который раз приглянется причудливость восточного узора на фасаде одного из старых домов. Минуя пестрые ряды уличных торговцев, книжный развал, я выйду на городскую площадь и, слушая музыку, ненадолго остановлюсь у фонтана. Зайду в кафе на углу и закажу чашку кофе. Симпатичная армянка, распознав во мне человека не местного, приветливо улыбнется. Промочив горло обжигающим крепким напитком я, слегка возбужденный, присяду на скамеечку перед фонтаном, и, как всегда, замечтаюсь, засмотрюсь, заслушаюсь. И нисколько не смутит меня пышный букет народностей, благоухающий на здешних улицах, не отвратит от себя человек, кем бы он ни был по национальности, окажись передо мной. Лишь бы свет добра в глазах. А как аппетитно запахнет ароматным дымом, что долетит до чутких ноздрей из местных шашлычных. Эти благовония нагонят слюну и каждый нос увлекут за собой, к жаровням, харчевням, где издавна искусно готовят «люля-кебаб», чахохбили, «суп-харчо», «купаты», «толму», «хапаму», «кву-дзырту», «туршу», всевозможные разновидности «бастурмы», «сациви», приправленный грецкими орехами и россыпью граната. Ибо готовят все эти чудные блюда люди со знанием дела, фантазией, а самое главное, с любовью. С молоком матери впитались в их кровь все тонкости и секреты приготовления мяса, сложных соусов, необычных гарниров. И каждый шампур они стараются сделать нежнее прежнего, и каждый бокал вина они наливают полнее. И ничто так не усластит обычный день этих гостеприимных, горячих, точно угли их жаровен, людей, как искренняя благодарность, восторг от их кулинарных изысков и радость заезжего гостя. И чем же откликнется сердце далекого чужеземца, но все же такого близкого брата, белоруса, в ответ на это проникновенное радушие, изысканный колорит, на такую благородную открытость. Разумеется, откликнется сердце любовью, уважением и искренним приглашением погостить и у нас. Угощу я кавказского, честного гостя бабушкиным, кристальным как слеза, самогоном, попотчую «мачанкой» с блинами. С удовольствием отведает он «драников» с мясом, котлет «беловежских» с биточками грибными, огурцов с медом, печени фаршированной, галок рыбных, солений. Пусть побежит по усам его горячий сок румяной колбасы «пальцем пиханой» и руляды из поросенка. А когда насытимся, поведу его по пущам, рощам, полям, озерам и рекам. Что бы знал он, что значит: в лесу во хмелю заблудиться. Покажу ему, как уходят в бескрайние поля вереницы комбайнов с простыми, работящими и юморными мужиками за рулем. Восхитится он красотой, приветливостью и порядочностью наших женщин. Замрет в умилении перед золотящимися волнами колосистого моря пшеницы и узнает, как трепетно и с какой самоотдачей люди наши работают на земле, как добры они и покладисты, как любят они свой край, и что порой тяжело им бывает. Увидит мой кавказский гость аиста в голубом небе и не сможет удержаться, помашет ему рукой. Дрогнет его сердце, когда я сорву ему васильков букетик и познакомлю со стариками в далеких селах, и те, из первых уст, расскажут ему о войне, о голоде, холоде. Заплачет его душа, когда завезу я его в Хатынь, и услышит он сердцем вечный немой стон сожженных деревень. А как повеселеет мой гость, если вдруг польется радостный звон с колоколен в большой православный праздник. И станет легко, приятно и торжественно на душе от этого Божественного благозвучия. А потом мы возьмем палатку, лодочку резиновую, гитару, котомку хлебосольную, «Зубровки» фляжку и отправимся в поход с рыбалкой и ночевкой. На берегу тихой реки, рядом с лесом, наловим рыбы, разведем костер, отведаем ухи, споем под гитару. Он затянет «Сулико», я «Лявониху» исполню, а после, плечом к плечу, станем глядеть на огонь, и на звезды, что горят так же ярко и высоко, как на Кавказе, и полетят мысли в далекое славное прошлое много повидавшей земли, имя которой — «Родина». Я вспомню уроки истории в школе, прочитанное, услышанное и поведаю легенды о былых сражениях с рыцарями тевтонского ордена, о набегах золотой орды. О доблестных героях, славных князьях, партизанах, «белых», «красных», о коричневой нацистской чуме, лютовавшей в этих краях. О постоянных напастях, многовековом гнете, о великих мучениках и подвижниках веры Православной, земли белорусской. О той врожденной чистоте и красоте, которая, вопреки всему, все еще живет в душах наших людей. Ведь люди наши, даже вкусив ядовитый заморский пряник, подсунутый им недобрыми руками через экраны телевизоров, сквозь плоскости мониторов, через пестрые страницы модных, безнравственных журналов, содрогаясь, трезвятся и, точно с духовного похмелья, плюют три раза через плечо и возвращаются к настоящему, глубокому, вечному, благоговейно устремляя взор к Господу.