- Подождите минуту, Каролина. - В его голосе появилась, пожалуй, нота сочувствия. - Не стоит совершать опрометчивые поступки. - Я уверен, что никто до сих пор не разговаривал с контр-адмиралом сэром Артуром Эрнфордом Джейсоном в подобном тоне, но в то же время не заметно было, чтобы он был этим обескуражен. Он хитер как лис, а его бесконечно трезвый и проницательный мозг перебирает и сортирует варианты со скоростью компьютера. Он мог позволить мне какое-то время вести в счете, зная, что всегда сумеет одержать верх. Наконец он сказал спокойно: - Вы не из тех, кто вешает голову и распускает нюни. Видимо, вы решили что-то предпринять?
- Да, сэр. Я решил кое-что предпринять.- Одному богу было известно, что я решил предпринять.
- Я вам дам двадцать четыре часа, Каролина.
- Сорок восемь.
- Сорок восемь. Но затем вы вернетесь в Лондон. Вы даете мне слово?
- Я обещаю.
- И еще, Каролина...
- Слушаю, сэр.
- Мне не нравится такая манера разговора. Я уверен, что мы никогда не возвратимся к ней.
- Нет, сэр. Простите, сэр.
- Сорок восемь часов. Докладывайте мне в полдень и в полночь.- Щелчок. Дядюшка Артур отключился.
Когда я вышел на палубу, уже светало. Холодный косой дождь покрывал брызгами поверхность моря. "Файркрест" медленно поворачивался по дуге в сорок градусов, сильно натягивая цепь, и я подумал о том, сколько еще эта чертова цепь сможет удерживать на глубине резиновую лодку, мотор и акваланг при такой качке. Ханслетт лежал на носу, устроив себе ложе из всех теплых вещей, что были на борту. Когда я подошел, он посмотрел на меня и спросил:
- Как тебе это нравится? - Он указал на бледно светящийся на фоне неба контур "Шангри-Ла", которая так же, как и мы, болталась на якоре. В носовой частя горели яркие огни - там, где была рулевая рубка.
- У кого-то бессонница,- сказал я. - Или проверяют, не тащит ли их якорь по дну. Уж не думаешь ли ты, что это наши друзья орудуют ломом в их передатчике? Может быть, они оставляют огни на всю ночь.
- Они появились десять минут назад. А теперь, смотри погасли. Интересно... Как ты поговорил с дядюшкой?
- Плохо. Сначала он смешал меня с грязью, потом отошел. У нас есть сорок восемь часов.
- Сорок восемь часов? Что ты сделаешь за эти сорок восемь часов?
- Бог его знает. Сначала высплюсь. И ты тоже. Сейчас уже слишком светло для посетителей.
Проходя через салон, Ханслетт сказал как бы между прочим:
- Я все соображаю... Как тебе показался констебль Мак-Дональд? Младший.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, он был каким-то угрюмым, подавленным. Как будто у него был камень на сердце.
- Может быть, он похож на меня. Может, он тоже не любит вставать посреди ночи. Может, у него неприятности с девушкой, а в таком случае должен тебе сказать, что любовные дела констебля Мак-Дональда меня не касаются. Спокойной ночи.
Я должен был прислушаться к тому что сказал Ханслетт. Ради самого же Ханслетта.
Глава третья. ВТОРНИК, 10 ЧАСОВ УТРА - 10 ЧАСОВ ВЕЧЕРА.
Ровно через три часа после того, как я провалился в сон, меня разбудили. Да, все-таки разбудили. Надо быть в стельку пьяным или покойником чтобы не проснуться от этих воплей от грохота, если они раздаются в каких-нибудь двенадцати дюймах от вашего левого уха.
- Эй там, на "Файркресте" Эй там! - И бум-бум по корпусу яхты. - Могу я подняться на борт? Эй, эй, эй!
Я проклял этого плавучего идиота от всей своей души, насильно вырванной из сна, с трудом опустил непослушные ноги на палубу и встал с койки. И чуть было не упал: мне показалось, что у меня только одна нога. А шея болела просто нестерпимо. Взгляд в зеркало подтвердил, что внешность вполне соответствует самочувствию.
Я приоткрыл дверь в коридор. Слышно было, как храпел во сне Ханслетт. Я вернулся к себе и стал возиться с халатом и шотландским шарфом. Слышно было, как наверху закрепляют швартовы, - если не поспешишь, незваный гость может застать меня врасплох.
Одинокий ветер уныло дергал басовые струны такелажа, и, гонимые ветром, шли однообразной грядой волны - достаточно высокие, чтобы выход в море на сравнительно небольшой яхте стал делом не только трудным, но и опасным. Не менее трудно и опасно это было и для катера, который болтался на волнах бок о бок с нами. Он был невелик - меньше, чем могло показаться с первого взгляда, - но все же достаточно солиден, чтобы иметь застекленную каюту на носу, рулевую рубку, напичканную всякими переключателями и светящимися циферблатами, которые не посрамили бы кабину стратегического бомбардировщика, а на корме - низко посаженный кокпит, где могла бы с комфортом принимать солнечные ванны цели футбольная команда. На палубе находились три матроса в черных дождевых накидках и фасонистых французских бескозырках с черными лентами; двое из них цеплялись баграми за стойки ограждения "Файркреста". Полдюжины больших надувных кранцев не допускали, чтобы "Файркрест" коснулся своей плебейской обшивкой безупречной лаковой белизны корпуса катера. Мне не было нужды читать надписи на бескозырках матросов. чтобы узнать катер, обычно подвешенный на кормовых талях "Шангри-Ла".