Послышался звук мотора.
Я поставил бутылку на место, выключил свет в салоне, хотя он был и незаметен снаружи из-за плотных вельветовых штор, и занял позицию за открытой дверью салона. Я был почти уверен, что предосторожности излишни — десять против одного, что это Ханслетт, который возвращается с берега. Но почему он не взял шлюпку, подвешенную на корме? Возможно, кто-то подбросил его к берегу, а теперь он возвращается обратно.
Лодочный мотор сбавил обороты и перешел на нейтраль, дал задний ход, потом снова нейтраль. Легкий удар и тихие голоса, я услышал, что кто-то карабкается на борт, потом мотор заработал снова.
Над головой послышались шаги, посетитель — там был один человек — направляется к рулевой рубке. Пружинистые, уверенные шаги человека, который твердо знает, чего ему надо. Было только одно "но" — это не были шаги Ханслетта. Я прижался к переборке, достал люгер, снял его с предохранителя и приготовился встретить своего гостя в лучших традициях Хайленда, с которыми уже успел познакомиться.
Скрип открываемой двери рулевой рубки, потом более громкий скрип — дверь закрыли твердой рукой. Луч света от фонаря пришельца спускался — четыре ступеньки вниз от рулевой рубки к салону. Он, зайдя в салон, потоптался на месте, луч обшаривал стены в поисках выключателя. Я вышел из-за двери и одновременно сделал три вещи; обхватил гостя за шею, уперся коленом ему в поясницу и вставил ствол люгера в ухо. Грубая выходка, но не слишком грубая, если это был мой приятель Квинн. По тому, как он застонал от боли, я понял, что это кто-то другой.
— Это не слуховой аппарат, ты уже, наверное, понял, приятель. Это люгер. Стоит легонько нажать, и ты уже в лучшем мире. Так что не выводи меня из себя.
Лучший мир не прельщал его. Он не стал выводить меня из себя. Из его глотки вырвался какой-то булькающий звук, словно он пытался что-то сказать или вздохнуть, но он не пытался вырваться. Я слегка уменьшил давление.
— Возьмись за выключатель левой рукой. Медленно. Аккуратно.
Он все сделал очень медленно и аккуратно. Свет залил салон.
— Руки за голову. Еще выше. — Он был образцовым пленником, этот тип, он делал все именно так, как ему приказывали. Я толкнул его вперед, на середину комнаты и велел посмотреть на меня.
Он был среднего роста, щегольски одетый: в пальто с воротником из астраханских смушек и меховой казацкой папахе. Хорошо ухоженная белая борода и усы, по центру бороды шла удивительно ровная полоса черных волос — такую мне доводилось видеть только однажды. Загорелое лицо покраснело — либо от гнева, либо от удушья. Думаю, что и от того, и от другого. Он опустил руки и без спроса уселся в кресло, вытащил монокль, вставил его в правый глаз и уставился на меня с холодным бешенством. Не отводя от него взгляда, я положил люгер в карман, нацедил в стакан виски и подал его дядюшке Артуру. Вице-адмиралу, сэру Артуру Эрнфорду Джейсону, кавалеру ордена Бани 3-й степени и прочая, прочая.
— Я мог вас прикончить, сэр, — сказал я с укоризной.
— Да, вы могли меня прикончить. — Голос его звучал полузадушенно, пожалуй я приложил большее усилие, чем следовало. — Вы всегда так встречаете гостей, Калверт?
— У меня не бывает гостей, сэр. У меня нет друзей. По крайней мере на Западных территориях. У меня есть только враги. Я не ожидал увидеть вас здесь, сэр.
— Надеюсь, что так. После такого приема, остается надеяться, что не ожидали. — Он помассировал горло, выпил немного виски и откашлялся. — Я и сам не предполагал здесь оказаться. Вы знаете, сколько было на борту "Нантсвилла"?
— Думаю, около миллиона.
— Вот и я так думал. А на самом деле, восемь миллионов! Только подумайте, потерять восемь миллионов фунтов стерлингов. Золото, которое переправлялось в Штаты, в подвалы Форта Нокс, обычно перевозили малыми партиями. В целях безопасности. Для надежности. На случай, если что не так. Но банк был уверен, что на этот раз все будет нормально, они знали, что наши агенты были на борту, платежи задерживались, и они погрузили тысяча четыреста сорок слитков сразу, никому ничего не сказав. Восемь миллионов. В Главке сходят с ума. И все валят на меня.
А теперь он прибыл сюда, чтобы все свалить на меня. Я сказал:
— Вы должны были мне сообщить об этом. О том, что появитесь здесь.
— Я пытался. Но вы нарушили предписанный график связи. Самое элементарное нарушение, Калверт, и самое серьезное. Поэтому я понял, что ваши дела стали еще хуже. Поэтому и решил, что требуется мое присутствие. Я прибыл военным самолетом, а затем спасательным катером. Где Ханслетт?
— Не знаю, сэр.
— Вы не знаете? — Он спросил самым спокойным невыразительным тоном — тем, который я терпеть не мог. — Вы потеряли контроль над ситуацией, не так ли?
— Да, сэр. Боюсь, его увезли силой. Пока не знаю, каким образом. Что вы делали последние два часа, сэр?
— Объясните свой вопрос. — Хоть бы он прекратил возиться с этим проклятым моноклем. Он носил его не из снобизма, у него действительно было плохое зрение, но уж больно раздражала манерность, с какой он вставлял монокль в глаз. Сейчас меня все раздражало.
— Этот спасательный катер доставил вас сюда только сейчас. А должен был часа два назад. Я видел с вертолета, как его болтало в проливе, а тогда лишь начинало темнеть. Да, это однозначно был он, кому бы еще пришло в голову в такую погоду отправиться сюда на такой скорлупке. Вы должны были здесь еще два часа назад.
— Я и был. Мы чуть было не натолкнулись на "Файркрест" в темноте. На борту никого не было. Поэтому я решил пообедать. Но насколько я могу судить, на борту этой посудины ничего кроме фасоли нет.
— Отель "Колумбия" не предложит вам ничего другого. Разве что еще гренки к фасоли, если очень повезет.
"Колумбия" — это единственный отель на Торбее.
— Копченая форель, филе из вырезки и бутылка рейнвейна. Я обедал на борту "Шангри-Ла" — И все это говорилось с легким намеком на улыбку, в которой читалась его ахиллесова пята. Дядюшка Артур уважал титулы и богатство, баронет с доходом, выраженным семизначным числом, был для него так же хорош, как наследный принц.
— На "Шангри-Ла"? — Я уставился на него, потом сказал. — Да, конечно, вы же мне говорили. Вы знакомы с леди Скурос. То есть вы знаете ее очень хорошо, а мужа достаточно неплохо. Как поживает наш старина Энтони?
— Прекрасно, — холодно сказал он. Чувства юмора у дядюшки Артура хватит на четверых, но только не в разговоре о титулованных миллионерах.
— А леди Скурос?
— Ну-н… — Он колебался.
— Не так прекрасно. Бледна, измучена, несчастна, с темными кругами под глазами. Почти такими же, как у меня. Ее муж плохо с ней обращается, очень плохо. Он ее изводит морально и физически. А на руках у нее следы от веревок. Почему у нее на руках следы от веревок, сэр Артур?
— Это невозможно. Просто фантастика. Я знал и бывшую леди Скурос, которая умерла в этом году в больнице. Она…
— Она лечилась в психиатрической лечебнице. Скурос был настолько любезен, что рассказал мне об этом.
— Ну и что? Она обожала его. Он обожал ее. Человек не может так измениться. Сэр Энтони… сэр Энтони — джентльмен.
— В самом деле? А как он сделал свои последние миллионы? Вы видели леди Скурос, на так ли?
— Да, я ее видел, — медленно сказал он. — Она запоздала. Она пришла только ко второму блюду. Выглядела она действительно неважно, на правом виске у нее был кровоподтек. Она сорвалась, взбираясь на борт из шлюпки и ударилась о планшир.
— Больше похоже, что она ударилась о своего мужа… Но вернемся к тому, когда вы в первый раз взошли на борт "Файркреста". Вы тогда осмотрели судно?
— Я осмотрел его. Все, за исключением кормовой каюты. Она была закрыта. Я предположил, что вы прячете там что-то такое, что не хотели бы показывать случайным посетителям.