— Желаешь что-нибудь сказать?
Рагху Рао ответил улыбкой.
Начальник тюрьмы пристально посмотрел в лицо заключенного. Впервые в жизни судьба столкнула его с таким человеком. За тридцать лет своей службы он перевидел немало арестантов. Встречались среди них и бесшабашно смелые бандиты, которые знали, на что шли, но и они, услышав свой смертный приговор, осыпали проклятиями правительство и судей. Одни плакали, другие теряли сознание, некоторые пытались покончить с собой, были и такие, кто, заламывая руки, взывал к богу. Но не встречался еще смертник, который бы со спокойной улыбкой встретил приговор о казни.
Начальник тюрьмы не сводил глаз с лица осужденного, пытаясь угадать, что таится за этой улыбкой. Страх? Невысказанное желание? Слабость?
Но начальник тюрьмы так ничего и не понял. Всю жизнь он читал только мысли закоренелых преступников, мог ли он постичь смысл гордой улыбки Человека?
И он поспешил уйти — смущенный, разочарованный.
Надзиратели долго стояли молча, затем шепотом стали о чем-то совещаться. Наконец один из них, по-видимому старший, сказал:
— Нам приказано надеть на тебя наручники. Но мы не хотим. Приковывать к стене тоже не станем. Ты сможешь ходить по камере.
Рагху Рао ответил:
— Если боитесь ослушаться приказа, наденьте на меня опять кандалы.
— Нет-нет! Мы не боимся!
Старший надзиратель спросил вполголоса:
— Не хочешь ли поесть? Или попить?.. Чего-нибудь сладкого, может быть шербета? Только скажи, мы принесем.
— Мне ничего не нужно, — ответил Рагху Рао, — вот только… который час?
Надзиратель вышел в коридор, посмотрел на часы, висевшие в караульном помещении, и, вернувшись, сказал:
— Пять часов. Скоро стемнеет.
Рагху Рао молчал. Тюремщики, опустив головы, вышли из камеры. И снова заскрежетала дверь, снова раздался грохот задвигаемых засовов, точно большой камень рухнул в глубокий ров.
И потом тишина — как в колодце; полное безмолвие.
Рагху Рао медленно шагал по камере, стараясь пошире расставлять ноги: тогда цепь натягивалась и не так раздирала раны.
От стены до стены — четыре шага… Один, два, три, четыре… Потом — поворот и обратно: один, два, три, четыре…
С каким-то новым, странным чувством мысленно оглядел себя Рагху Рао, словно увидел со стороны, коснулся лица, носа, ушей, груди…
Живое, теплое, дышит…
А завтра этого тепла жизни уже не будет…
Он не боялся смерти.
Рождение человека, детство, юность, зрелость, потом постепенное увядание, старость и смерть — все это естественно и не страшит.
А завтрашняя смерть? Какова она? Почему должна случиться?
Ему еще далеко до старости, на теле нет следов увядания. Ведь еще не цвели деревья в его саду, не окропил их теплый дождь, не вставала над ним многоцветная радуга, не пел на ветвях соловей… А если в саду не поет соловей, там всегда чего-то не хватает…
Рагху Рао опустился на корточки — от пола веяло сыростью, холодом; он подпер рукой подбородок и задумался…
…Макбул послал его к врачу, и Рагху Рао вылечился; Макбул научил его читать и писать; потом помог ему найти новую работу, не такую вредную для здоровья, — устроил его на бумажную фабрику.
Здесь Рагху Рао постиг механику того бесчеловечного заговора, в котором участвуют и крупные капиталисты в городах, и помещики в деревнях; сети этого заговора опутали все области жизни, и для того, чтобы обновить, изменить эту жизнь, сделать человека лучше, нужно постоянно преодолевать сопротивление старого, отжившего мира. На фабрике Рагху Рао научился бороться, но самое главное — узнал много нового. Он увидел, как древесина и грязное, ветхое тряпье перерабатываются в белоснежную шелковистую бумагу; живя в городе, он узнал, как куски мертвой руды превращаются в мотор, который мерно стучит, словно чье-то огромное горячее сердце; как эта же руда, когда ее переплавят, превращается в плуг крестьянина, в мощную деталь машины, в тоненькую блестящую иголку.
Перед Рагху Рао открылась красота новой для него жизни. Он стал интересоваться тем, что было в глубокой древности. Он узнал, как образовался каменный уголь, откуда в недрах земли появилась нефть, какую энергию таит в себе радий. И, познав это, гордо поднял голову; теперь он крепко держал за руки своих товарищей и шел с ними в одном строю. Он навсегда соединен с ними, потому что только их руки способны вырвать из глубин земли ревниво хранимые сокровища, только они в состоянии сделать жизнь человека лучше, красивее, потому что это руки созидателей новой жизни — рабочих, а не торгашей и стяжателей.