Служанка. Бедняжка. Такой был красивенький!
Слуга. С тех пор у нее эта мания величия. Поэтому и потратила все, что было, на гроб и на платье мальчику.
Служанка. И на цветы! Я ей принесла букетик роз, но они были маленькие, и она их даже в комнату не внесла.
Юноша (входя). Хуан.
Слуга. Да, сеньор.
Служанка уходит.
Юноша. Дай мне стакан холодной воды. (Его силы. на исходе, он в отчаянье.)
Слуга подает ему стакан.
Юноша. Разве это окно не было больше?
Слуга. Нет.
Юноша. Странно, что оно такое узкое. Возле дома был большой двор, я там играл в лошадки. Через двадцать лет я его снова увидел таким маленьким… и не верится, что там можно было так носиться.
Слуга. Сеньору нехорошо?
Юноша. А хорошо фонтану, когда он истекает водой? Как по-твоему?
Слуга. Я не знаю.
Юноша. А хорошо ли флюгеру крутиться, куда ветер дунет?
Слуга. Сеньор приводит в пример… Я тоже позволил бы себе спросить, если вы разрешите… Хорошо ли самому ветру?
Юноша (сухо). Мне хорошо.
Слуга. Вы уже отдохнули с дороги?
Юноша. Да.
Слуга. Я очень рад. (Идет к двери.)
Юноша. Хуан, мой костюм готов?
Слуга. Да, сеньор. Он в спальне.
Юноша. Что ты приготовил?
Слуга. Фрак. Я положил его на кровать.
Юноша (волнуясь). Убери. Я не пойду туда, я не хочу ложиться на эту кровать, она большая, пустая. Не знаю, кому вздумалось ее купить. У меня раньше была другая, маленькая. Помнишь?
Слуга. Да, сеньор. Резная, из ореха.
Юноша. Да. Резная, из ореха. Как хорошо тогда спалось. Помню, когда я был маленьким, я смотрел, как за ее резной спинкой вставала луна. А может, за балконной решеткой? Забыл… Где она?
Слуга. Вы ее отдали.
Юноша (задумчиво). Кому?
Слуга (строго). Вашей прежней стенографистке.
Юноша в раздумье замолкает.
Юноша (отпуская Слугу). Иди.
Слуга уходит.
Юноша (с тоской). Хуан.
Слуга (сурово). Да, сеньор.
Юноша. А туфли – лакированные?
Слуга. Да, с черными шелковыми лентами.
Юноша. С черными шелковыми лентами… Нет. Достань другие. (Встает.) Почему в этом доме всегда нечем дышать? Я вырву все цветы в саду и эти проклятые олеандры, которые лезут по стенам, и эту траву, что прорастает в полночь…
Слуга. Говорят, что от запаха маков и анемонов в определенные часы болит голова.
Юноша. Может быть. Убери это. (Показывает на пальто.) Снеси на чердак.
Слуга. Хорошо. (Уходит.)
Юноша (робко). А туфли… оставь. Только смени ленты.
Звонит дверной колокольчик.
Слуга (входя). Сеньоры пришли играть.
Юноша (устало). А!
Слуга (в дверях). Будете одеваться?
Юноша (выходя). Да. (Исчезает почти как тень.)
Входят Игроки. Их трое. Они во фраках и длинных, до полу, белых шелковых плащах.
Первый Игрок. Это было в Венеции. Скверный выдался год. По тот парень играл что надо. Был бледен, до того бледен, что в конце игры у него остался единственный козырь – червонный туз. Его живое сердце. И он козырнул… (понижая голос) карты набухли кровью, а сам он, с двумя девчонками, улизнул по Гран-Каналь.
Второй Игрок. Бледным нельзя доверять, они играют, но не раскрываются.
Третий Игрок. В Индии я играл с одним стариком, и когда в картах у него не осталось ни кровинки, а я уже был наготове, он вдруг тайком подкрасил анилином все пики и пропал за деревьями.
Первый Игрок. Играем и выигрываем. А чего это нам стоит! Карты сосут кровь, их не оторвешь от пальцев.
Второй Игрок. Но, думаю, с этим… мы не прогадаем.
Третий Игрок. Как знать.
Первый Игрок (Второму). Ты никогда не научишься в них разбираться. У этого жизнь вытекает из зрачков, течет по щекам и красит голубым манишку.
Второй Игрок. Да. А помнишь мальчишку из Швеции? Он играл с нами полумертвый, а потом чуть не ослепил нас кровавой струей.
Третий Игрок. Вот карты. (Вынимает колоду.)
Второй Игрок. Надо быть с ним поласковее, чтобы он не заподозрил.
Третий Игрок. И хотя ни стенографистка, ни та, другая, не появятся здесь, пока не минут пять лет, если они вообще минут…
Второй Игрок (смеется). Если вообще минут! Ха-ха-ха!
Первый Игрок. Неплохо бы нам поторопиться.
Второй Игрок. У него туз.
Третий Игрок. Молодое сердце. Наши пики могут соскользнуть.
Первый Игрок (с затаенной радостью). Только не мои.
Второй Игрок (с любопытством). Вот как?