Как я вообще могу его отпустить?
— Я не могу этого вынести, Abhainn. Больше не могу.
Ривер сжимает мою футболку в кулаке, как будто тонет, а я — единственный, кто может удержать его на плаву. Риву неизвестно, но он — причина, по которой мне предстоит погрузиться в бездонную яму отчаяния.
— Ты не можешь этого вынести? — рычит он, отталкивая меня. — Хочешь, чтобы все закончилось? Будь осторожен в своих желаниях. Потому что это словно просить судьбу вмешаться. Позволить ей решить все за тебя, как труса, которым ты и являешься. И запомни мои слова, Киран Грейди, тебе не понравится, как она решит это сделать.
Звук моего имени на его губах пробирает меня до костей, как и каждый раз, когда Ривер произносит его таким голосом — наполненным гневом и отвращением. Я так долго был для него Рейном, что даже не понимал, как странно с его стороны называть меня как-то иначе.
Все мое тело немеет.
— Ну, это был бы не первый раз, когда судьба решила бы меня поиметь. Или ты забыл, какими картами я играю?
Сарказм и отчаяние борются за контроль в его голосе:
— В том-то и дело. Я ничего не знаю. Не совсем. Ты упоминаешь какую-то деталь, крошечный проблеск, а потом, когда дело доходит до критической точки, ты выстраиваешь свои стены, с каждым разом все выше и крепче.
Я ничего не говорю.
Он прав. Мы оба это знаем.
Точно так же, как оба знаем, что у него есть сила, чтобы разрушить их до основания, стоит мне только позволить.
Ривер стискивает зубы, и его глаза возвращается стеклянный туман, окрашивая их в цвет моря.
— Сможешь ли ты после этого жить в мире с собой? Потому что, детка, как бы мне ни была ненавистна эта мысль... Я должен бросить тебя. — Голос Ривера срывается, а кулаки сжимаются с такой силой, что кажется, будто боль от этих слов разрушает его. — Это чувство гораздо глубже, чем потребность и желание. А учитывая, насколько мне больно? Это яд.
Я вытираю глаза, не осознавая, что все еще плачу, прежде чем шепотом выдать еще одну ложь:
— Это яд, потому что ничего такого не должно было произойти. Разве не понимаешь? Между нами никогда ничего не должно было случиться.
— А вот тут ты ошибаешься, я уверен, у нас был шанс. — Ривер отводит взгляд, и я не могу смириться с тем, что он не смотрит на меня. — Но думаю, лишь один из нас решил, что стоит рискнуть и попробовать.
— Цена перевешивает выгоду, Ривер. Это не то, что ты хочешь услышать, но такова правда. Такой риск не оправдан.
Губы Ривера дрожат, складываясь в гримасу.
— Тогда он не назывался бы риском.
Я качаю головой в ответ на его слова, хотя, опять же, Ривер прав, однако понимаю, что он все еще не передумал, несмотря на все свои слова. В глубине души я знаю, что сам должен положить конец. Должен убедить его... и себя.
— В тот день ты сам ушел из моей квартиры, mo grá. Это все на твоей совести. Ты тот, кто отказался от меня…
Ривер отступает от меня, расширяя и без того монументальный кратер между нами, и я наблюдаю, как он обдумывает мои слова.
Это неправда. Но Ривер об этом не знает.
Это единственный способ обезопасить тебя, Ривер. Я должен тебя отпустить. И я делаю это, потому что люблю тебя.
Агония бушует в моем изуродованном теле, когда я замечаю слезы, которые начинают течь по его лицу. Зная, что они из-за меня, это словно нож в сердце.
Я погубил его. Погубил нас.
Слова Ривера звучат сдавленно, но я все равно их слышу.
— Уйти в тот день было последним, чего я хотел. Это произошло только потому, что ты не оставил мне другого выбора.
Когда Ривер поворачивается, чтобы уйти, я опускаюсь на колени прямо там, на лужайке перед своей квартирой, разбиваясь вдребезги с каждым шагом, отдаляющим нас.
Глава 12
РИВЕР
Таблетка горчит у меня во рту, когда проглатываю ее на сухую, прежде чем лечь в кровать в надежде немного поспать. Что в последние дни случается не чаще, чем на пару-тройку часов за раз, особенно после встречи с Рейном в его квартире.
В данный момент я отчаянно в нем нуждаюсь, потому что только рядом с ним могу найти хоть какое-то подобие покоя.
Комната слегка кружится, когда смотрю в потолок, погруженный в свои мысли. Полагая, что, будучи под кайфом в дополнение к Ксанаксу, мне удастся успокоить свой разум — или, что еще лучше, заснуть — я на собственном горьком опыте убеждаюсь, что серьезно ошибся.
Я не фармацевт и не врач, но у меня такое чувство, что все это из-за адерала, который стащил у своей сестры. Я принимал его только пару раз в те дни, когда, казалось, был готов упасть в обморок от усталости.
Мне нужно бодрствовать и быть готовым к занятиям или тренировкам, а бессонные ночи отнимают все силы.
В такие ночи особенно трудно заснуть. Бесконечный круг, оставляющий меня томиться в своих собственных мыслях, пока тянутся часы тьмы.
Вот чем я занимаюсь, хотя и знаю, что не должен. И что еще хуже, и как бы это ни влияло на мою психику, мысли, которые приходят чаще всего — это те, которые нужно забыть.
Но я не могу не вспоминать моменты из шале, когда смотрю в потолок и умоляю о сне. Не важно, какие это воспоминания — счастливые или грустные. Все, что угодно, лишь бы не думать о настоящем. Что с нами? Кто мы друг другу.
Никто.
Не друзья, не враги. Не бывшие, не любовники. Можно ли называть нас незнакомцами после того, как мы делились друг с другом самыми сокровенными моментами?
Нет, нельзя. На мой взгляд, мы где-то посередине.
И думаю, что этот факт поддерживает меня больше, чем смесь таблеток, потому что знаю, какими мы могли бы быть по сравнению с тем, кто мы есть.
Почему сегодня все должно быть по-другому?
— Это вознаграждение за тяжелую работу, — ухмыляюсь я, стягивая толстовку Рейна через голову, прежде чем бросить ее в сторону. Его губы находят мои, прежде чем материал успевает упасть на пол.
Поцелуй причиняет боль. Но самым захватывающим образом. Я хочу чувствовать Рейна на каждом дюйме своего тела, когда он станет ласкать его своими губами и языком.
— С чего ты взял, что тебя наградят? Это мне пришлось мириться с твоим «Рождество, Рождество». Ты хуже Уилла Феррелла в «Эльфе» со своими гребаными рождественскими песнями.
Я тихо смеюсь и стягиваю футболку через голову.
— Разве ты не в курсе, Рейн? Лучший способ поднять настроение на Рождество — это петь так, чтобы все слышали.
Он закатывает глаза.
— Я тебя ненавижу.
На лице Рейна играет усмешка, и я хватаю его за руку, чтобы притянуть обратно к себе яростном поцелуе.
— Я тоже тебя ненавижу, — отвечаю я с улыбкой. Нас окутывает облако желания, его язык воюет с моим, а наши руки шарят друг у друга в штанах, когда отчаяние берет верх.
— Ложись на кровать, — говорит мне Рейн, когда ему удается снять с моего тела все до последней вещи. Я следую его приказу, наблюдая, как Киран выскальзывает из штанов, открывая вид на его твердый как камень член.
Можно ли влюбиться в чей-то член?
Не уверен, но если это так, то я очень увлечен длиной Рейна. От головки до вен, бегущих по обеим сторонам, и тем, насколько там бархатная кожа. Даже небольшой изгиб вправо — совершенство.
Черт, должно быть, я влюблен в член Кирана. Я готов петь ему оды, пока Рейн смотрит на меня с другого конца комнаты.
На кончике виднеется капелька предсемени, которую я жажду слизнуть, однако остаюсь на месте, снова поднимая глаза, чтобы встретиться взглядом с Рейном. Мое сердце бьется немного быстрее, когда я обнаруживаю, что он смотрит на меня с тем же вожделением, что и я.