Я закатываю глаза, толкая Ро в плечо.
— Да уж, конечно. Ты богаче Бога, так что сам купишь себе новый. Ну или перегонишь тачку сюда.
— Чудесная идея, вот только я не богат. Это деньги моего отца, — указывает он, слегка склонив голову набок.
— Ты ведь понимаешь, что так говорят только богатые люди? — отвечаю я с усмешкой, но в уголках моих губ играет искренняя улыбка.
Ро только качает головой и одаривает меня своей мегаваттной ухмылкой, которая выручает его из любой передряги.
И на долю секунды все становится как раньше. Как в старые добрые времена, когда жизнь была простой, а мы являлись лишь Ромэном и Рейном — неразлучными друзьями, которые стояли друг за друга горой.
До того, как все испортил наш жаркий пьяный поцелуй. До того, как случилась вся эта история с Тедом, повесив на меня ярлык жертвы. До того, как мы провели четыре года, не общаясь, потому что оба были слишком упрямы.
До того, как я оказался в шале и влюбился в Ривера.
И вот он снова в моих мыслях.
Боже, мне нужно не думать о нем хотя бы пять минут, иначе я спрыгну с крыши, лишь бы только мой мозг перестал забрасывать меня воспоминаниями.
Такое чувство, что Ривер въелся в каждую клеточку не только моего мозга, но и моей кожи, костей... сердца, и я ничего не могу сделать, кроме как думать, дышать и тосковать по нему.
Это так утомляет.
И словно по сигналу из динамиков начинает звучать знакомый ритм «Disease», Beartooth.
Прикусив щеку изнутри так сильно, что она кровоточит, я прижимаю палец к панели, чтобы как можно быстрее убавить звук.
Но это уже не имеет значения, потому что боль в груди только растет.
Я никогда больше не смогу слушать эту песню без того, чтобы не думать о Ривере и ритме его пальцев в ответ на мысленные песни.
Твою мать.
Мне нужно покрыть его именем каждый дюйм своей кожи, чтобы хоть как-то вернуть себе здравомыслие, потому что я никогда не буду ни с кем, кроме него. До самой смерти я буду принадлежать Риверу Ленноксу.
И по какой-то богом забытой причине от одной только мысли о том, чтобы заклеймить себя его именем, по моей коже пробегают мурашки. Как бы глупо это ни звучало, я хочу, чтобы его имя осталось на моем теле.
Чтобы Рив претендовал на меня вечно.
— Ты уверен, что с тобой все хорошо? — спрашивает Ро с легким беспокойством в голосе.
Нет, я схожу с ума.
Скользнув рукой по лицу, я раздраженно вздыхаю, прежде чем быстро взглянуть на своего лучшего друга.
— Со мной все будет в порядке. Просто у меня стресс.
Я снова лгу, постукивая пальцами по рулю и отчаянно пытаясь отговорить себя от самой глупой идеи на свете.
Только мне плевать, что она глупая.
Прошлая ночь была настоящим кошмаром. Я почти не спал, понимая, что произойдёт дальше, и не зная, сколько времени пролетит, прежде чем мне удастся объяснить все Риверу, и он меня простит.
Если такое вообще случится. Потому что я знаю — есть огромная вероятность, что Рив этого не сделает.
Меня соблазняет мысль о том, что его имя будет на моей коже. По крайней мере, так я унесу частичку Ривера с собой в могилу. А это уже кое-что.
Поэтому, когда в поле зрения появляется торговый центр с вывеской, на которой яркими неоновыми буквами написано слово «тату-салон», я воспринимаю это как знак свыше.
К черту.
— Начнем обдумывать план после того, как сделаем небольшую остановку.
Глава 2
РОМЭН
Отчасти я до сих пор в шоке от того, что нахожусь здесь. Не только в США, потому, как провел последние два месяца в Азии, чтобы пройти заключительную часть обучения. А здесь, в Колорадо.
Я сижу на чертовой кровати в квартире Рейна, как будто четырех лет тишины и не было. Притворяясь, что Киран не выбросил меня из своей жизни в ночь перед моим переездом в Орегон.
В ту ночь, когда я поставил на карту свое сердце и фактически разрушил единственное хорошее в своей жизни. То, что не было связано с родственными связями или обязательствами.
Так что, да, возможно, поцелуй стал не самым умным шагом в моей жизни, учитывая то, что я уезжал. Особенно когда знал, что Киран... будет смущен, если не сказать больше. После всего, что с ним случилось, я не винил парня за то, что он не понимал, чего хочет. И как лучший друг, делал все возможное, чтобы ему помочь.
Даже если замечал его взгляды. С искоркой в глазах, говорящей гораздо больше о похоти, чем о дружбе.
И все же я ничего не стал бы предпринимать. Не тронул бы его. Не осмеливался переступить черту нашей дружбы, потому что неверное прочтение сигналов могло стать ее концом. И теперь я знаю, что это правда.
Но в свою последнюю ночь в Филадельфии я решил, что мне надоело ждать, и сделал шаг, которого отчаянно желал много лет. Меня уже тошнило от того, что я постоянно путаюсь в своих чувствах к Рейну, чувствах, которые испытываю к нему с тех пор как... В общем, целую вечность.
С тех пор, как мы были детьми.
Мне нужно было знать. Убедиться наверняка, прежде чем меня отправят выполнять свой долг как члена наследия, которое копилось сотни лет. До того, как я переехал в ту проклятую страну, где моя жизнь превратилась в сплошную череду монотонных тренировок, исторического образования и всей той хрени, которая приходит вместе с членством в тайном обществе. Не то чтобы я когда-нибудь об этом просил.
Но, именно это и происходит, когда тебя заставляют быть членом Анклава только из-за родословной и первородства.
В ту ночь, четыре года назад, я знал, куда приведет меня жизнь. Мне не хотелось уезжать, и я сходил с ума, пытаясь придумать, как остаться.
А еще лучше, чтобы Рейн уехал со мной. Хотя я и знал, что такое возможно лишь в теории, как бы ни старался убедить себя в обратном.
Поэтому, поступив как эгоист, я поцеловал Кирана.
Черт, не просто поцеловал. Я скользнул рукой под его плавки, сжал его член и... Рейну это понравилось. Он ощущал то же, что и я. Чувствовал все, что делал. Похоть, желание, неконтролируемое влечение.
И на долю секунды мне показалось, что Киран наконец-то мой, хотя бы на одну ночь.
Пока все не рухнуло.
— Тебе придется спать на диване, — говорит мне Рейн, вырывая из мыслей, прежде чем те утопят меня в сожалении и тоске. Я поднимаю взгляд, замечая, что он стоит в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку.
Киран хорошо выглядит — действительно хорошо — после всех этих лет. Другой, но все тот же.
Все еще мускулистый, атлетично сложенный и прямо-таки источающий сексуальную привлекательность, благодаря замысловатым тату на теле.
И все же каким-то образом Рейн стал другим. Не знаю, как и почему, но что-то в нем изменилось.
Он стал более спокойным. Более уверенным в себе.
Больше самим собой.
Что бы там ни было, и чем бы это ни было вызвано, я надеюсь, что Киран будет продолжать в том же духе. Тот уровень уверенности, который излучает Рейн, очень ему подходит. Даже если его самообладание слегка пошатнулось, когда он увидел своего товарища по команде в аэропорту.
Я не знаю, что там у них за история — а она явно есть — но в данный момент мне все равно. Я здесь, и это главное. Вопреки всему.
— Подойдет любой вариант. Ты уверен, что не против, если я останусь здесь? — спрашиваю я, выгибая бровь.
Затем перевожу взгляд на его правое запястье — одно из немногих мест, где нет кельтских татуировок, и под прозрачным пластырем замечаю единственное слово, которое Рейн набил сегодня днем.
Abhainn.
Наблюдая, как тату-мастер вбивает чернила под кожу, я погуглил значение слова, любопытствуя, почему тату была важнее, чем обдумывание плана против Теда, только чтобы узнать, что оно на гэльском и означает «река».