— Думаю, они могут уничтожить нас в любую секунду, но почему-то этого не делают. — Тит повернулся к Энцо. Живой глаз был черен, у губ залегли жесткие складки. — Им что-то нужно.
Энцо лишь пожал плечами. Что могло понадобиться крутым имманес (имманос? имманис?) от Старой Земли? Хотели захватить империю — полетели бы к Ядру, главным системам империи. Всякие-разные ископаемые на Старой Земле подходили к концу; вон, последнее высверливали из шахт. На Марсе тоже пусто. Атмосферы никакой, жить невозможно. Только люди, люди в промышленных масштабах. Типа свиньи на ферме. Энцо однажды работал на такой: десятки рядов с загонами, за силовыми полями которых хрюкают и трутся боками пороси.
Всё для патрициев, всё для них, любимых.
«Надеюсь, Сенат эти имманес взорвали», — подумал он с мрачным торжеством. Сколько раз они с Малой думали о том, куда скатятся патриции без своих красивых домов, машин и шаттлов. Что с ними будет? В кого они превратятся?
Энцо сжал кулаки и усмехнулся.
Должно быть, сейчас им очень страшно. Хорошо. Это правильно, заслуженно. Жаль, Малая не видела.
Ей бы понравилось.
Ровно год тому назад Энцо кружился в железном бублике на орбите, смотрел чужие сны. Залпы кодов штурмовали сознание, превращаясь в обрывки видео, текстов, команд.
Одиннадцать месяцев назад его разморозили. Вытряхнули из тюремной крио-капсулы, как слизняка из раковины. Всю процедурную заблевал гелем. До сих пор тошнило от одного воспоминания. Гель синий, кожа белая, размокшая…
Крио-паек — небольшую сумму, которую выдавали освобожденным — Энцо потратил на экспресс до Десятой курии. Хотел сестру увидеть, а увидел только новый торговый центр на месте её старой общаги. Сама сестра нашлась на муниципальном кладбище за шоссе 10-11. Просто изображение на экране размером с ладонь: электронный номер и дата смерти. И общая подземная урна с пеплом — бетонная щель в земле, из которой тянуло холодом и, казалось, кто-то выглядывает.
Слепые в Новом Риме долго не живут.
Энцо думал, что больше никогда ни к кому не привяжется. Типа будет сам по себе. Найдет работу, комнатуху, может, ещё имплант прикупит. Или вообще улетит на Марс. А десять месяцев и три недели назад он встретил Малую.
Малая.
Он покатал горечь на языке, харкнул и сплюнул. Тит покосился на него через плечо, но ничего не сказал.
Попробовал бы что-нибудь вякнуть, мошонка старая. Только не сейчас, когда в груди противно ноет, и воспоминания обжигают похлеще сопел аэроцикла. И без него противно.
Люди осторожно выбирались из домов и укрытий и примыкали к толпе дальше по улице. Им что-то втолковывал молоденький легионер. Завидев Тита, он кивнул, тронул переключатель у горловины костюма, и его голос вознесся между домами, усиленный системой встроенных динамиков:
«Срочная эвакуация! Всем гражданам, срочная эвакуация!»
— С какого хера он орет?! — крикнул оглушенный Энцо. — Мало бомбили?
— Гражданские должны быть эвакуированы, — крикнул Тит в ответ. — Оповещение согласно Плану имперской обороны.
— И номера тоже? Их тоже сейчас эвакуируют?
На это Тит Пуллий не ответил. Нахмурившись, он двинулся быстрее вниз по улице. Похоже, ему тоже не хотелось находиться рядом с шумным сборищем. От их группы отделились две женщины в больничных робах и смешались с толпой. Ну и скатертью дорога. Вот бы все они остались здесь, Энцо только порадуется. Меньше народу, меньше забот.
Но остальные упрямо следовали за Титом. Вместе они пробились через толпу, свернули налево и миновали белые останки храма. Десятки обломанных колонн подпирали небо. За ними щерился проводами разрушенный купол — внешняя часть рассыпалась, электронная начинка промялась, как старый лист, и искрила. У машины перед ступенями крутилась патрицианка, снова и снова пыталась разблокировать замок. Жрецов видно не было.
Тит подался к другой стороне дороги, подальше от развалин. Энцо заторопился следом. И правда, вдруг железные пауки рядом? Похоже, храм подбили совсем недавно, а, значит, эти штуки неподалеку.
Ему влетели в спину, и он ощерился через плечо, процедив пару ласковых. Баба возмущенно вскинулась, но язык прикусила. И правильно. Теперь ей кто придет на помощь? Никто. Никто не прикроет от вонючего марсианина. Не Тит же, в самом деле, ему и без баб забот хватает. И явно не другие патриции — вон, напыжились за её спиной, но никто и слова не скажет. Трясутся в своих белых пижамах и медкостюмах.