— Какие раненые, крио? И так дышать нечем. Легионеры разберутся.
Ясно-понятно. Энцо усмехнулся, качнул головой. Ну да, в этом все номера: каждый за себя. Несколько лет назад, до крио, он и сам бы так сказал. А теперь в этом виделось что-то… крысиное.
Из норы он выбрался через пару часов и кружек. Двинулся по скату к нижним тоннелям, без особой цели и направления. Просто ноги несли куда-то, пинали попадавшие на дороге камушки и осколки пластика, а в голове свистел холод. Энцо будто находился везде и нигде. Рассыпался песком по щербатому бетону.
Мне так холодно, Энцо.
Он где-то свернул, затем еще раз, и вышел к жилым тоннелям. Обогнул неживой аэроцикл, брошенный поперек дороги. Разбитую панель скорой медпомощи; в темном пластике зиял пролом, как от кулака, установку с манипуляторами и дозами препаратов давно выломали. Такие панели устанавливали, когда Сенат еще делал вид, что заботится о номерах. Это потом они забыли про ремонт в тоннелях, а малолетние придурки завершили начатое, доломав все, что можно было доломать.
Дальше снова тянулись раскрашенные каморки домов. Лепились к сводам тоннеля в несколько слоев. Над ними, у выхода вентиляции щелкала трещотка — такие прикручивали на марсианские дома, чтобы песчаная буря не накрыла врасплох. На Марсе она хоть была полезна, здесь же просто раздражала.
На углу крутились подростки. Высокие, но щуплые, соплей перешибить можно. Руки-ноги длинные, походка вразвалочку, виски и шеи в разъемах. Запавшие, близко посаженные глаза, и выражение лица — подойди ближе, в ногу вцепится. Рыжие спецовки были им великоваты и собирались складками на животе и щиколотках. За пазухой наверняка лежали спицы.
Типичные сироты-номера, тощие, озлобленные и юркие, как тараканы. Когда-то и Энцо был таким. Мотался по тоннелям с сестрой, хватался за любую работу, которая подворачивалась. Теперь таких больше. Особенно на поверхности, когда с неба шмаляют, когда жилые колонны сыплются и каждый сам за себя.
Злость снова разгорелась, и расслабон после таблеток лопнул мыльным пузырем.
***
— Слушай, у них там раненый.
На столе между Два Ноля и Энцо лежал разобранный имплантат, биомеханическая рука с имперским орлом, добыча «псов». Два Ноля пытался очистить ее от остатков живой ткани. Типа свинтить с отрубленного, запекшегося предплечья. Инструмент весь перемазался в крови, винты утопли в волокнах мертвой ткани. Неправильно, блин, все делал неправильно.
— У кого? — спросил Два Ноля. Браслеты на его руках тоже были в крови. Она сочеталась с алым платком на его шее.
— У патрициев. Одна из баб.
— И что? — Он снова ткнул отверткой. Вообще не туда, куда надо, и не тем инструментом. Энцо бы разобрался с этой штукой на раз-два, с протезами обращался почти так же хорошо, как с кулаками. Но не его это дело. Пусть ковыряется.
— У нас есть… — Энцо покопался в памяти. Что там говорил Гиппократ? — «Никс-17», мазь-антисептик и бинты?
Два Ноля фыркнул и качнул головой.
— Обойдутся.
— Если одна помрет, остальные упрутся и не пойдут с нами никуда.
— Да кто там откажется? Пойдут как миленькие, куда скажем, туда пойдут. — Он хлопнул Энцо по плечу. — Расслабься. Это ж не наши братья-марсиане, это — патриции. Разок пальнуть, и они на все согласятся.
Энцо так не показалось. У этих патрициев была какая-то своя гордость, алмазная жесткость, как в наборе особо точных инструментов. Они совсем не походили на слабаков.
— Послушай, — медленно произнес Два Ноля. Казалось, все его внимание приковано к импланту, но Энцо загривком чуял, что это не так. — Я много чего про тебя слышал. Разного. И есть… — Инструмент вклинился в щель зажима, Два Ноля легонько надавил. Снова не туда, только резьбу сорвал. — Есть братья, которым ты не внушаешь доверия. Не заставляй меня их слушать.
Энцо похолодел. Марсовы яйца, он знает про Алариха! Точно не оставит в живых. Стоит довести их до бункера и хана.
Что теперь?