Не знаю.
Ну, так или иначе, в ту субботу мы работали со стариком Волфом, и он разбудил нас ни свет ни заря. До солнца.
Мы ждали, пока батя выйдет из туалета (а он обычно оставлял его в ужаснейшем состоянии – в плане запаха), и решили с утра пораньше перекинуться в карты.
Пока Руб тасовал и раздавал на кухонном столе, я вспомнил, что было, когда мы решили сыгрануть за завтраком, несколько недель назад. Идея-то была неплохая, да вот я умудрился разлить свои хлопья на всю колоду, потому что еще наполовину спал. И вот даже теперь на карте, которую я откинул в отбой, обнаружились присохшие хлопья.
Руб взял карту.
Рассмотрел.
– Ха.
Я:
– Знаю.
– Убогий ты.
– Знаю, – тут только согласиться и оставалось.
Послышался звук смываемой воды, потом пошумел кран, и папаша вышел из ванной.
– Идем?
Мы закивали и стали собирать карты.
На работе мы с Рубом рыли землю, как черти, болтали и смеялись. Признаю, с Рубом всегда здорово похохотать. Он рассказывал про одну прежнюю подружку, которая любила жевать ему уши.
– Ну пришлось ей купить, блин, жвачки, а то бы щас ходил без ушей.
«Октавия», – подумал я.
Я задумался, какую историю он расскажет о ней через месяц-другой, когда у них все закончится и уплывет за поворот. Ее внимательный взгляд, растрепанные волосы, обычные ноги с изящными ступнями. О каких ее причудах Руб расскажет, интересно. Может, она требовала, чтобы в кино он клал ладонь ей на бедро, а может любила просовывать пальцы ему в кулак. Я не знал.
Все получилось быстро.
Я открыл рот.
И спросил.
– Руб?
– Чего?
Он бросил рыть и посмотрел на меня.
– Сколько еще у тебя с Октавией?
– Неделю. Может, две.
Мне оставалось лишь рыть дальше, а день не спеша поплыл мимо.
На обед – рыба, жирная и вкусная.
Картошка – покропленная солью и пропитанная уксусом.
За едой отец просматривал газету, Руб взял у него телепрограмму, а я стал писать новые слова в уме. Карты на тот день закончились.
Вечером миссис Волф спросила, как у меня дела в школе, и я вернулся к своим недавним мыслям о том, были ли у матери причины в последнее время расстраиваться из-за меня. Я доложил ей, что в школе все путем. Какую-то секунду я раздумывал, не сказать ли кому-нибудь про слова, которые стал записывать, но нет, я не мог. В каком-то смысле это было стыдное, что ли, хотя только эти мои записи и шептали мне на ухо, что все идет как надо. Я не признавался – никому.
Мы вместе прибрались на кухне, пока объедки от ужина не задубели, и ма рассказала мне про книгу, которую читала тогда, под названием «Мой брат Джек»[1]. Она сказала, что книга про двух братьев, и как один из них взрослел и при этом все досадовал на то, как он живет и каков он сам.
– Придет время, ты расцветешь, – были ее предпоследние слова. – Только не суди себя слишком строго. – А эти – последние.
Она ушла, я остался на кухне один и понял, что миссис Волф великолепна. Не в смысле блестящий ум или что-то другое блестящее. А великолепна вообще, тем, что она такая, как есть, и даже морщинки вокруг ее постаревших глаз были разных оттенков доброты. Вот отчего она была великолепна.
– Привет, Кэмерон. – Это попозже ко мне заглянула Сара. – Ты как насчет сходить завтра к Стиву на игру?
– Давай, – ответил я. Делать мне все равно было нечего.
– Отлично.
В воскресенье Стиву предстоял очередной матч, но на другом стадионе, где-то в районе Марубры. Ехать решили только мы с Сарой. Зашли к Стиву, и он повез нас на своей машине.
На том матче произошло кое-что важное.
Мы возвращаемся с кладбища обратно в город, и ночь все еще в самом начале.
Мы идем, спотыкаясь, и я думаю о цвете доброты, осознавая, что ее краски и оттенки на человеке не рисуются. Они въедаются.
Пес бросает на меня взгляды.
Он знает мои мысли.
Скоро он опять останавливается, и перед нами здание, взмывает в небеса.
У него стеклянные двери, будто темные зеркала, и мы стоим подле.
Пес взлаивает.
Дерзко и басовито, заставляя меня всмотреться в отражение. Так нужно.
Я пристально смотрю на себя самого и вижу цвета неуклюжести, неуверенности и тоски.
И впервые в жизни я не отворачиваюсь, махнув рукой. Я ныряю в них, чтобы почувствовать их силу.
Я готов.
Пробраться сквозь них.
5
По дороге к Стиву я раздумывал, что же, бляха-муха, собирается делать в жизни моя сестра Сара. Мы шли по улице, и большинство встречных мужиков разглядывали ее. Многие, миновав нас, оборачивались взглянуть на ее фигуру еще разок. Похоже, для них Сара только этим и была. От таких мыслей мне становилось немного тошно (и не хотелось разговаривать), и я надеялся, что на самом деле Саре светит не такая жизнь.
1