– Извращенцы долбанные, – сказала Сара.
И это меня обнадежило.
Дело в том, что, по-моему, мы все – извращенцы. Все мужчины. И все женщины. И все страдальцы-малолетки вроде меня. Забавно думать, что мой папаша тоже извращенец, или что мать. Но ведь где-то в расщелинах души они, я уверен, было дело, поскальзывались, а то и ныряли охотно. Что до меня, так временами мне кажется, я там и живу. Может, все мы так. Может, одно прекрасное в моей жизни только и есть – карабканье на свет.
Стив, как всегда, спустился к нам махом, едва мы появились. Он сидел на балконе, поднял голову и в следующее мгновение стоял рядом с нами с ключами в руке. Стив ни разу в жизни никуда не опоздал.
Он закинул сумку со снарягой в багажник, и мы покатили.
Ехали по Кливленд-авеню, которая вечно подзабита, даже в воскресенье, и радио у Стива молчало. Нас подрезали, автобусы перед носом отваливали от бровки, но Стив не раздражался. Ни разу не нажал на сигнал, не выругался. Он не видел в этом смысла.
Здорово, что я в тот день поехал на стадион. Здорово было посмотреть на Стива и наблюдать, как он себя ведет. Слова, которые я стал записывать, не только заставили меня по-новому чувствовать и видеть мир: от них я стал любопытнее. Мне хотелось видеть, как люди двигаются, как говорят и как реагируют друг на друга. Стив был прекрасным объектом для изучения.
Поле огородили веревкой, и оттуда, где мы с Сарой стояли, я видел, как Стив подошел к своим. Каждый из них посмотрел на Стива и сказал пару слов. Только один или двое поговорили с ним дольше. Стив не смешался с общей кучей, и было ясно, что он ни с кем там не в близкой дружбе. Ни с одним человеком. И все равно он им нравился. Его уважали. Захоти он, смеялся бы с ними, и все бы ему заглядывали в рот.
Но это сейчас не имело значения.
Для Стива – не имело.
Другое дело в игре: когда он просил мяч, ему отдавали. Когда нужно было провернуть что-то важное, Стив проворачивал. В легких играх звездили другие, но, когда приходилось круто, вывозил Стив, даже если вывозить приходилось в одиночку.
Команды изготовились, из-под обоих навесов много вопили и дурачились, и вот игроки выбежали на поле. Стив в своей команде был капитаном, и, как я и думал, на поле он разговаривал заметно больше. Он никогда не орал. Я только видел, как он что-то поясняет другим игрокам или говорит, что делать. И все слушались.
В три часа игра началась.
Народу на стадионе было прилично, большинство дули пиво или жевали хот-доги, а часто – и то и другое вместе. Многие орали, роняя изо рта крошки еды и слюну.
Как часто бывает, в первые минуты матча возникла свалка, в которой Стив не участвовал. Какой-то чувак подскочил и ударил Стива куда-то в область горла, и все кинулись в драку. Плюхи шлепались в мясо, кулаки кровавились о зубы.
Стив поднялся и отошел в сторону.
Согнулся.
Сплюнул.
Потом выпрямился, пробил штрафной и помчался по полю хлеще прежнего.
Его имя выкликали постоянно.
– Волф! Держи Волфа!
Каждый раз блокировать его посылали нескольких, чтобы уж точно приложить, как следует.
Каждый раз Стив поднимался и продолжал игру.
Мы с Сарой улыбались, когда Стив несколько раз прорывался сквозь защиту, и с его подачи забивали голы. К перерыву его команда уже хорошо вела в счете. Важное событие этого дня произошло в конце второй половины игры.
Небо было темно-серое, собирался дождь.
Люди ежились от холода.
Скользкий ветер тек по воздуху.
Позади гоняли мяч детишки, с застывшим в уголках ртов томатным соусом и коростой на коленках.
Стив готовился пробить штрафной с самого что ни на есть дальнего расстояния – с точки прямо возле трибуны болельщиков чужой команды.
Они дразнили его.
Обзывали.
Кричали, что он – ноль.
Когда он разбегался, в него бросили банку с пивом. Пиво выплеснулось, банка прилетела Стиву в скулу.
Он остановился.
На полушаге.
Замер.
Неторопливо поднял банку и оглядел. Повернулся к компании, ее бросившей, мгновенно притихшей, и, не удостоив ее вторым взглядом, аккуратно опустил банку на землю, в сторонке, и вернулся на исходную позицию.
Толпа во все глаза смотрела, как Стив разбежался и ударил.