Мой отец больше не женился. Я думал, что я такой же. Никогда не хотел осесть, прибегать к ужину домой и спать только с одной женщиной.
Я фыркаю. Он смеется и крепче сжимает мою ладонь.
А быть отцом – это очень серьезная работа. Я не уверен, что справлюсь с ней. Неизвестность, тень ошибок прошлого, нависшая над моим собственным детством, не располагают ко всему этому. Мне кажется, родителями должны становится только те, кто ни капли не сомневается, что справится, понимаешь?
Да, понимаю. Но поверь мне, сомневаются в своих силах абсолютно все.
Неправда. Ты же не сомневалась.
Какое-то время и я думала, что мать из меня никудышная.
Глупости. Ты такая заботливая, нежная, добрая, - он убирает прядь моих волос от лица.
И ты замечательный человек, только уж больно гордый. Почему ты вынудил меня так долго ждать? Почти заставил поверить, что разлюбил?
Он притягивает меня к себе, слегка покачивая в объятиях.
Я хочу опять попробовать, Ира.
Я не хочу пробовать. Никаких попыток. Я хочу все сразу писать начисто. По-моему, мы уже сделали достаточно ошибок.
Он целует мои пальцы и смотрит в огонь.
Я хочу поговорить с ним о Жене, о том, что она вряд ли станет проблемой для него. Мой ребенок счастлив, она знает, что родители ее любят, и догадывается, что значит для меня Сергей.
Но я встаю и иду в дом за продуктами. Почему-то я все еще боюсь упоминать при нем о своей дочке. Он никогда не выказывал враждебности к ней, но ведь из-за нее я ушла.
Выкладываю на сетку кусочки маринованных овощей и кладу на мангал.
А ты как видела свою жизнь?
Как и все девушки, наверное. Дом, муж дети. Ничего такого выдающегося. Я вообще начинаю думать, что не из тех женщин, которые рождены для какой-то высшей цели. Мне никогда не хотелось оставить свой след в истории, не тянуло окунуться в водоворот приключений и опасных путешествий. Меня вполне устроил бы вот такой свой уголок, поездки пару раз в год куда-то на побережье или в Европу.
Ну, я даже знаю одно место, куда мы могли бы регулярно выезжать, чтобы погреться на солнышке и искупаться.
Я смеюсь, но потом вздрагиваю. Ведь в своем сне я сидела на берегу Крита, это точно. Я больше нигде не видела такого моря. Что-то неприятно ворочается в груди.
Там прекрасно, - говорю я.
Хочешь, поедем туда?
Хочу. Очень хочу, но…
И Женю возьмем с собой.
У меня сжимается горло. Он опять делает это, представляет нас семьей, хочет, чтобы так и было. Сергей не отделяет Женю от нас, от меня. Я мысленно собираюсь с силами. А он продолжает говорить, переворачивая сетку над углями.
Мы попытаемся с Женей найти общий язык. Я не знаю пока, как, но она уже пережила ваш с Владом развод. Надеюсь, это как-то облегчит наше примирение.
Она мне сама предлагала вернуться к тебе, - я почему-то не могу говорить спокойно. От подступивших слез голос начинает дрожать. – Она у меня умница. Видела, как мне было плохо без тебя. И однажды сказала, чтобы я помирилась с тобой. И я тебе очень признательна за то, что когда ты говоришь о нашем с тобой будущем, ты не вычеркиваешь ее. Я очень ее люблю.
Я знаю.
И тебя очень люблю.
И это знаю, - он самодовольно ухмыляется, но я вижу, как его тронуло мое признание, несмотря на безыскусность и простоту слов. – Меня эта черта в тебе привлекла тогда еще сильнее. Я уважаю тебя за это. Женщину ничто не красит так сильно, как ее преданность собственному ребенку.
Я понимаю, что более подходящего момента для разговора уже не будет. Пытаюсь подобрать нужные фразы, пока сбрасываю в блюдо готовые овощи и выкладываю на решетку кусочки печени, завернутые в сетку. Но в конце концов прихожу к выводу, что как бы я не сказала о нашей встрече с Наирой, реакция Сергея в любом случае будет одинаковой.
Я встретила твою мать, Сережа. Случайно. Но я поняла, что это она.
Он замирает и смотрит на меня какими-то пустыми глазами. Лицо его напрягается, становится жестким, замкнутым.
Она ищет тебя.
Не в первый раз. Но я дал понять, что не желаю ее больше видеть. Никогда.
Я подхожу к нему и кладу руку на твердое плечо. Поглаживаю кончик воротника рубашки, давая ему почувствовать свою близость рядом. Пусть вспомнит, что я не враг ему, что его обида на мать не должна распространяться на меня, вестника неприятных новостей.
Он почти машинально обнимает меня, другой рукой придерживая сетку на мангале.
Где ты ее встретила? – в конце концов спрашивает он.
В онкологическом отделении. Я курирую его работу.
Его брови взлетают в удивлении, а потом он хмурится. Какое-то время хранит молчание, но на скулах то и дело появляются желваки.
Отец говорил, что она опять объявилась. Но ни слова не сказал о том, что она больна.
Она не думает, что наблюдать за раковыми больными – интересное дело.
Он опять погружается в свои мысли. Я не мешаю ему. Сама слежу за мясом, проверяя его готовность. Печени немного нужно, главное – не передержать.
Мужчины всегда добрее, когда сыты. Поэтому раскладываю горячие ароматные куски по тарелкам, подаю ему его порцию и принимаюсь за свою.
Что бы там между ними не было, как бы не сложилась их прошлая жизнь, я думаю, что смерть меняет многое. И ее неотвратимость заставляет нас честнее смотреть на вещи. Многое нельзя будет изменить, когда человек уйдет навсегда. Тогда сожалей – не сожалей, а возможность исповедаться или попросить прощения уже упущена, как и возможность отпустить грехи кому-то. Я уверена: то, что мы не можем простить, тяготит не меньше, чем кого-то его плохие поступки.
Близкий конец придает смелости признаться в том, что, казалось, не под силу рассказать в светлые дни, когда думаешь, что впереди еще много дней, месяцев, лет. Жесткие временные рамки, в которые загнаны все живые существа, давят на нашу совесть сильнее, чем что-либо еще.
Она серьезно больна?
Да.
Что у нее?
Рак груди.
Он запрокидывает голову назад, всматриваясь в краснеющее небо. Последние лучи уходящего солнца путаются в его темных волнистых волосах.
Она поправится?
Не знаю. Она отказывается от операции.
Что ж, это ее выбор.
Догадывается ли он, какой женщиной она стала? Сколько перенесла? Как страдает из-за своего поступка? Вряд ли. Он не подпускал ее к себе, и я понимаю причину его поведения. Но как же это грустно, когда самые крепкие узы оказались не способны связать двух людей, сделать их по-настоящему близкими, дать почувствовать, что одиночество им ни по чем.
Какие прогнозы дают врачи?
Если тебе это действительно интересно, спроси у них сам.
Он отставляет пустую тарелку и наблюдает за тлеющими углями.
Какая она?
Красивая, несмотря на болезнь. Я составила о ней мнение, как о сильной женщине.
Правда?
Да. Она не спасовала перед раком. Знаешь, мне кажется, она из тех, кто вообще никогда не сдается.
Она уже доказала обратное, когда убежала от нас с отцом.
Это был жуткий поступок. И она ищет тебя, чтобы сказать, как раскаивается в том, что сделала.
Грехи давят? – его губы кривятся в злой улыбке. Ему не идет жестокость. Я знаю, что он не такой. И пытаюсь смягчить его, объяснить ситуацию.
Я не знаю, может и так,- честно признаюсь ему. – Но вряд ли тебе известно, что она усыновила больного ребенка. Что пыталась его вылечить, хотя заранее знала, что не преуспеет. Ты знал, что она приехала к тебе в последний раз, когда только похоронила его? Приехала, чтобы своими глазами убедиться, что ты жив и здоров.
Нет! – он потрясен.
Сказала, что поняла весь ужас своего поступка давно, в тот день, когда впервые после своего бегства приехала увидеться с тобой, а ты отправил ее на все четыре стороны. Тогда она и почувствовала, что ты ей нужен, но она тебе – нет. Что ты вычеркнул ее из своей жизни. Она хотела сделать что-то доброе для чужого ребенка, надеясь, что таким образом ..
Что? Искупит свою вину передо мной?! Заслужит пропуск в рай?
Я не знаю, Сережа. Не представляю, можно ли ее простить, но видно, она поняла, что натворила. Ты так не думаешь?