Вронский для меня загадка. Он не говорит о том, для чего пришел, он не танцует со своей спутницей, не открывает своих намерений относительно меня, но мне кажется, что нет людей в этом зале, которых тянет друг к другу с такой же силой, как нас. Пусть между нами стоят обиды и прошлое, но для меня по-прежнему нет никого желаннее, чем он. А то, о чем сейчас говорят его глаза, я не могу даже объяснить словами. Он может хотеть убить меня, но только если зацелует до смерти.
Что меня так привлекает в нем, что заставляет внутренности сжиматься в тугой узел, а глаза не могут насытиться его чертами? Я никогда не чувствовала себя его половинкой, а его-своей. Я вообще считаю, что невозможно быть лишь частью себя и при этом обращать на себя внимание других людей. Этого не произойдет. Единственным исключением является болезненная склонность к ущербным людям, зависимым от кого-то, требующим к себе постоянного внимания.
Неполноценность никогда не была привлекательной. Вронский самодостаточен, он как цельный кусок горной вулканической породы – его личность давным-давно сложилась, она сформировалась под давлением жизненных обстоятельств, отшлифовалась благодаря сильному характеру. Для обозначения рода нашей взаимосвязи есть другое объяснение. Мы соответствуем друг другу. Я если не из той же самой породы, то из очень похожей. Также не могу довольствоваться малым, мне необходимо чувствовать по-максимуму, я не терплю полумер. Поэтому сейчас, танцуя с ним, я чувствую, как все во мне вибрирует, словно учуяв родственную душу, узнает ее, хочет с нею соединиться, потому что тогда мы станем богаче, приобретем что-то, что постоянно ускользает от нас, делает существование лишь ожиданием чего-то большего. Мы были тенями, а сейчас мы – настоящие.
Атмосфера вокруг нас стремительно меняется. Он сжимает мою ладошку, лежащую в его вытянутой руке. Его голова наклоняется чуть ниже. Он смотрит на меня исподлобья, не понимая, что происходит, зная, что не может этому противится.
Мой первый вальс. Это наш первый совместный танец.
Если он думал, что я забыла его, то сейчас, наверняка, он убеждается, что это не так. Я вижу свое крохотное отражение в его зрачках, и мое лицо выражает только одно чувство – всеобъемлющее обожание.
Он на мгновение останавливается, развернув нас на месте в другом направлении, и мы скользим по мрамору снова, как призраки, как образы, созданные туманом и подхваченные ветром.
Захочет ли он меня снова? Да. Позволю ли я ему все? Вне всяких сомнений. Разобьюсь ли, если все окажется только прихотью, утолением той жажды, которая иногда сильнее физической потребности человека в воде – жажды мести? Мне кажется, что это случится уже при первом поцелуе.
Перевожу взгляд на его губы. Твердые, сложенные в суровую линию. Хочу провести по ним пальцами, ощутить, какие на самом деле они шелковистые, какую нежность могут дарить.
На его подбородке едва заметно пробивается темная щетина. Если он проведет им по моей коже я, наверное, даже не почувствую шероховатости.
Мы разгорячены танцем. Я начинаю ощущать его запах, голова становится тяжелой. В памяти всплывают теплые дни на пляже. Вот он лежит, запрокинув руки и положив на них голову. Солнце нагрело его тело, и я смеюсь, когда целую его грудь и вдыхаю уникальный аромат. Так пахнет то место, где живет моя душа, где обитает счастье.
Бирюзовые глаза темнеют. От желания? От злости? Все-равно, лишь бы не были равнодушными. Неужели ты больше не любишь меня? Не обнимешь, не прижмешь к себе так сильно, что воздух вылетит из легких?
Между нами по-прежнему несколько сантиметром пустого пространства. Или больше? Месяцы одиночества, наполненные сожалением и горечью.
Преодолеем ли мы это когда-нибудь? Есть ли у него желание сделать первый шаг?
Музыка заканчивается. Он целует кончики моих пальцев, но не отпускает их. Я бы провела так вечность.
Он хочет что-то сказать, но в это мгновение ко мне подходит Лавров.
Могу я пригласить на танец? – он задает вопрос не Сергею, а мне. При этом смотрит на него так, будто не доверяет.
Конечно, Михаил Петрович.
Рад снова вас видеть, - Вронский протягивает руку Лаврову, тот уверенно ее пожимает.
Решили заняться благотворительностью?
Вронский неопределенно улыбается. Нет, дело не только в желании помочь страждущим.
Звучит новый вальс. Сергей отходит, я кладу руку на крепкое плечо Лаврова. Он ниже Вронского, не такой стройный, однако его манера двигаться – решительная и настойчивая – противоречит его возрасту.
Ира, все в порядке?
Да, Михаил Петрович, конечно.
Не ожидал его здесь увидеть. Каким образом он здесь оказался?
Как и все. Купил билет.
Лавров смотрит на меня укоризненно, обвиняя в недоверии. Но я продолжаю притворяться, что не понимаю, о чем он хочет поговорить.
Я помню его. Ухаживал за дочкой моего друга.
Неужели?
Да. И кажется, вы знакомы.
Он был боссом моего мужа.
Что-то изменилось с тех пор?
Да. Он ушел, а мой бывший муж занял его место.
Как бы ни был добр ко мне мой начальник, я не хочу обсуждать с ним свою личную жизнь. Он не имеет права интересоваться ею.
По-моему, Лавров понимает это, потому что больше ни слова не произносит. Мы танцуем, но я уже не здесь. Мысленно я с другим.
Время то несется, то замирает. Я успеваю потанцевать с кучей народу, большая часть из них - наши партнеры. Я слежу за ходом мероприятия, краем глаза отмечаю работу официантов, подхожу к новоприбывшим. Время напоминает стремительный водоворот, но как только встречаюсь глазами с Сергеем, секундная стрелка останавливается, я забываю как дышать. Знаю только – ни с кем больше я не буду такой, какой я становлюсь рядом с ним. Желание никогда не выпускать его из своего поля зрения, успокаиваться каждый раз, лишь коротко посмотрев на него, завладевает мною полностью. Привилегия давно сложившихся пар, супругов, живущих вместе, разделяющих свое время, привычки, увлечения поровну.
Я старательно избегаю Вадима. Что-то в нем меня настораживает. Он очень целеустремленный, но есть в нем некая холодность, сдержанность. Мне иногда кажется, что такие люди способны на страшные поступки, и они прекрасно будут знать, что делают, что последует дальше, потому что они все анализируют и не поддаются эмоциям. А с другой стороны, медики всегда отличались крепостью духа, устойчивостью психики. Может быть, я просто люблю другого, и никто кроме него мне не мил?
Все же доктору удается пригласить меня на танец.
Вы весь вечер заняты.
Я же говорила, что это для меня работа, а не развлечение.
И как, продуктивно поработали?
Думаю, вместе с вашей тысячей мы собрали около пятисот. Так что это очень приличная сумма.
Действительно, приличная. И как ею собираются распорядиться?
Это вне моей компетенции. Я такие решения не принимаю.
Могу посоветовать.
Не сомневаюсь.
Он хмурится.
Я вам не нравлюсь?
В том плане, в каком вы об этом думаете – нет.
А в каком плане обо мне думаете вы?
Я думаю, - я стараюсь говорить каждое слово четко, - что вы хороший специалист, замечательный хирург-онколог…
Доктор медицинских наук..
Впечатляет. Но вы не привлекаете меня, как мужчина.
Откровенно и жестко.
Кажется, по другому вы не понимаете.
Его рука чуть сильнее прижимает мою талию. Мне это неприятно.
Я только знаю, что вы очень красивая женщина, Ира. И вы свободны.
Это вряд ли, – голос Вронского так холоден, что у меня ползут по спине мурашки. Хотя меня не столько поразила его интонация, сколько суть слов. Я больше не свободна?
Позвольте, я разобью пару.
Боюсь, что это мой первый танец с Ирой. И такого удовольствия я себя не лишу.
Тогда это сделаю я, – Сергей поворачивается ко мне. - Нам нужно поговорить.
Я чувствую, что на нас начинают обращать внимание. Не хватало только скандала.