— Я хотел… ну ты знаешь… спасибо тебе сказать…
— Так говори, — Гоша повернулся ко мне, — при чём тут церковь?
Как это причём? А где ещё говорить Богу спасибо?
— Ну потому что так все всегда делают. Если хотят что-то попросить у… у Бога… или сказать спасибо, например… Тогда идут в церковь.
— А, вот ты о чём! — ухмыльнулся Гоша. — Так сразу бы и сказал. Зачем тебе церковь, если есть я?
— Я думал, что я тебя уже не увижу… Что ты в Африке, — глупо ответил я.
— Вася, так я же вчера приходил к тебе, чтобы донести простую мысль: я всегда рядом и я всегда тебя слышу. Даже если не отвечаю. Неужели ты все пропустил?
Я виновато шмыгнул носом, не зная, что сказать. Сейчас земля подо мной разверзнется и я упаду прямо в ад, где меня будут жарить на сковородке за невнимательность.
— Ничего не разверзнется, не волнуйся. Ад не под землёй, как все вы думаете. А рай не на небесах. И Ад, и Рай — это вы сами. Захотите жарить друг друга на сковородках — будете жарить, захотите подарить друг другу райские кущи — подарите, — непонятно закончил он, не став пояснять.
— И по секрету скажу тебе, Вася. Если хочешь меня найти, ищи меня в церкви в последнюю очередь. Я, знаешь ли, не очень люблю их.
— Как так? — от удивления я даже не стал искать слова. — Это же твоё место! Церкви для этого же и строят! Чтобы тебе молиться, просить что-нибудь… Спасибо сказать, свечку тебе поставить… А тебя там нет?
— Нет. Меня там нет. Хотя, — подумав, сказал Гоша. — Я все же изредка бываю там. Но с очень большой неохотой.
— Но почему? — у меня не выстраивалось это в голове: почему Бог не любит церкви, построенные как раз в его честь?
— Меня там не любят, — просто ответил Гоша.
— Как же могут не любить, если тебе там молятся?
— Вася, ну ты опять все прослушал! — укоризненно заметил Гоша. — В церкви молятся не мне.
Я снова недоуменно заморгал. Но как же?..
— Вася, — терпеливо начал Гоша, — я же вчера тебе говорил. Ты что, выходил куда-то? Я — не помощник, я — тяжёлое бремя. Я — свобода, я — вдохновение, я — творчество. Не все понимают, кто я. Большинство приходят в церковь и просят помощи: помочь родным, помочь с болезнью, помочь с деньгами. Но я не помогу, не могу помочь. Потому что я не Бог помощи. А ещё я не Господь, хотя вы почему-то упорно так меня называете. Я не ваш король, я не ваш владыка. По одной простой причине — я вас люблю и мне вы мне дороги такими, какими я вас создал — свободными! Я не могу неволить вас тем, кто я есть. Я не хочу, чтобы вы поклонялись мне потому, что я вам помогаю. Ведь это никакая не вера. И я не хочу заставлять вас любить меня в обмен на мою помощь, ведь это не любовь. Но я могу утешить. Сказать, что там, за чертой, какой бы страшной она ни была, каждого из вас буду ждать я. Не ад и не рай, не черти со сковородками и ангелы с нимбами и лирами. Только Я.
Гоша перевёл взгляд в небо, продолжая медленно идти по ярко-зелёной, только что проклёвывающейся из-под земли траве. Так, стоп. Откуда здесь трава, если мы шли по дороге?
— Я мог бы помочь каждому из вас, — продолжил Гоша, — Привести вас к раю. Внушить вам счастье. Но что бы тогда осталось от вас? От вашего свободного духа? От вашей природы? Ничего. Ничего из того, что делает вас людьми. Ничего из того, что есть любовь, свобода и вдохновение в вас. Вася, ты понимаешь?
Гоша посмотрел на меня, взяв за плечо. Его глаза отливали мягким золотом, яркими искрами оседая на щеках и растрёпанных волосах. В груди опять забилось то вчерашнее упоительное ощущение свободы. Я не мог ему врать.
— Ты поймёшь, — проговорил Гоша. — Очень скоро ты поймёшь меня.
Пойму. Я тебя пойму. Но мне нужно время. Хотя бы ещё чуть-чуть.
Гоша отпустил моё плечо и пошёл вперёд по опушке леса. По опушке леса?
— А где мы? — изумлённо спросил я.
— Не узнаешь? — довольно спросил Гоша. — Я подумал, что дорога от перекрёстка до дома слишком коротка и не слишком живописна. А тут — другое дело. Может ли быть что-то красивее этих ёлок? — он ласково погладил разлапистую пышную ветку по жёсткой хвое.
Вот туда, — Гоша указал на склон чуть в стороне, — вы с мамой ходили за ягодами, а с папой — за грибами. А вот там, за теми кустами можжевельника, спрятался Женька, когда — помнишь? — вы с мамой его потеряли и ты в первый раз в своей жизни испугался за другого человека. Помнишь, что о чём ты просил меня тогда? А я помню прекрасно. «Пусть лучше я, а не Женька».
Я налился краской так, что стало жарко. Я хорошо помнил тот случай, когда я, сам ещё мелкий, вдруг подумал, что Женьку больше не увижу. Как я бегал по всей поляне, с затаёнными слезами выкрикивая имя брата, ругая все на свете: эти дурацкие ягоды, высокую траву, щупальцами сплетающуюся вокруг ног, Женьку, который не отзывался, маму, взявшую мелкого с собой в лес… Потом я ещё много раз повторял эту фразу — «Пусть лучше я, а не Женька» — когда он болел, когда качели случайно прилетели ему по голове, когда он забил гвоздь почти себе в палец…