— И вы ему отказали, а сейчас вдруг решили пойти навстречу?
— Не совсем так, но что-то в этом роде. Мы не договорили.
— Очень жаль… жизнь такая быстротечная штука.
— Мне тоже так кажется.
— А почему вы решили, что я смогу вам помочь его найти?
— Он говорил, что вы с ним знакомы.
— Вот как? — Дамблдор поднял кошку и, устроившись поудобнее, положил её себе на грудь. — И как же его зовут?
— В том-то всё и дело. Он представился, а я забыл, и теперь эта встреча не даёт мне покоя. Но я был уверен, что у вас не так много знакомых с подобными взглядами. Всё-таки эвтаназия — довольно щекотливая тема.
— Действительно, — согласился Дамблдор, — я бы даже сказал, убийственно скользкая.
— Так вот, — Люциус немного приободрился, — мне очень надо обсудить с ним одно дело, от которого буквально зависит жизнь человека.
— Он нужен вам для консультации?
Люциус и сам не ожидал, что так обрадуется. Похоже, Дамблдор всё-таки понял, о ком идёт речь, а значит, можно было рассчитывать на адрес того старика. Ну, или, на худой конец, на его имя.
— Да. Мне нужна консультация. Я готов щедро заплатить.
Казалось, Дамблдор уснул. Он прикрыл глаза, и даже его рука, поглаживающая кошку, замерла. Когда пауза чересчур затянулась, Люциус не выдержал:
— Альбус, пожалуйста, мне нужно узнать хотя бы его имя. Пожалуйста!
Ответить Дамблдор не успел, потому что в этот момент дверь распахнулась, и в комнате появилась старуха. Наверное, та самая Минни, с которой разговаривала встретившая Люциуса Ирма, если, конечно, Дамблдор не устроил здесь гарем.
— Ах, вот она где! Моя девочка… Сколько раз я говорила, что в полдень ей надо принимать сердечные капли, а тебе, Ал, что пнём об сову, что совой об пень! Это ты можешь потерпеть со своими пилюлями от склероза, а здоровье нашей девочки требует особого отношения… развалился тут…
— Минни, она так сладко спала, — попытался оправдаться Дамблдор.
— А то я не знаю, как она спит, — ворчливо отозвалась Минни и совершенно другим тоном продолжила: — Я приготовила чай, и если ты, Ал, позабыл о гостеприимстве, то это только твои проблемы, надо было назначать встречу на другое время. А между прочим, к чаю у нас есть чудесный мармелад, тот самый, что ты любишь, в форме лимонных долек.
— Как это мило, Минни.
— Не заговаривай мне зубы, — старуха, наконец, удостоила Люциуса вниманием и даже изобразила что-то типа поклона. — Сильвупле, мистер Малфой, пройдёмте в столовую.
— А не могла бы ты, Минни принести нам чай сюда? Нам здесь было бы удобнее.
— Ага, опять секреты? Дождёшься, что я куплю слуховую трубку и буду подслушивать.
Всё-таки почтенный возраст предполагал некоторую простоту нравов, которая могла шокировать кого угодно, только не Люциуса. Минни подхватила кошку и понесла её «на процедуры», пообещав принести чай. Когда дверь за ней закрылась, Люциус решил вернуться к прерванному разговору:
— Альбус, вы же поняли, о ком речь? Пожалуйста, назовите его имя.
Улыбка Дамблдора получилась печальной:
— Его звали Гаррик Олливандер.
— Звали? — Люциус похолодел.
— Сегодня ровно неделя, как его не стало… К сожалению, жизнь слишком скоротечна, чтобы откладывать важные разговоры.
========== Северус. Июль-сентябрь 1954 г. ==========
Окна в камере не было, и это почему-то угнетало сильнее всего. Всю жизнь Северус старался придерживаться какого-то распорядка, что создавало видимость контроля. Даже нахождение в «Шталаг Люфт III» оказалось для него меньшим испытанием. Или это потому, что там они были вместе с Реем? Воспоминания о Рее причиняли боль, но перестать думать о нём Северус не мог. Мысленно он постоянно возвращался в тот день, когда Рей ещё был жив, и перебирал варианты, как всё можно было исправить. Что стоило, к примеру, просто поговорить с ним перед выходом из дома? Неважно о чём, но может быть, это бы отложило фатальную задумку хотя бы на день… а назавтра придумалось бы что-то другое.
Северус подбирал слова, выстраивая диалоги, и тем самым компенсировал своё молчание со следователем. После встречи с Люциусом, которую конвоир назвал «свиданием», Северусу стало стыдно. Увлечённый своими переживаниями, он совершенно забыл о Гарри и его чувствах. Каково ему оказаться в эпицентре скандала с опекунами, да ещё и с такими пикантными подробностями? Гарри же не сможет просто так отмахнуться от всей этой грязи, и даже вернуться домой в Уик после такого он не захочет. И зачем тогда ему это сомнительное наследство?
После того как Северус замолчал, Крауч здорово разозлился и отправил его в карцер на три дня, для «плодотворных размышлений». Северус уже приготовился голодать, вспоминая лагерный опыт в плену, и сильно удивился, когда охранник вечером принёс ему обычную порцию каши на воде. В то, что карцер карцеру рознь, сильно не верилось, но мрачный сержант на все вопросы ответил одним ёмким: «На войне натерпелись!» и ушёл, немного подволакивая ногу. Похоже, это была исключительно его инициатива.
Когда Северуса в очередной раз привели на «беседу», настроение Крауча заметно улучшилось. Он бросил на стол смятый листок «Инвернесс курьера» и процедил:
— Читай!
В разделе «Происшествия» сразу за статьёй об очередном появлении лохнесского чудовища была короткая заметка под броским заголовком «Любил и убил».
— Молчание тебя не спасёт. Всё, что требовалось, ты уже сказал.
Северус мог только надеяться, что в Уике эта газетёнка никому не попадётся на глаза, потому что пафосные рассуждения о низменных страстях даже у него вызвали рвотные спазмы.
— Никто не станет помогать ублюдку, предавшему бывшего боевого товарища. Смирись с этим. И продолжай молчать.
Спорить Северус не стал. Зачем? Для себя он решил довериться судьбе, хотя, конечно, если бы пришлось делать ставки, то поставил бы на победу Люциуса. Просто потому, что тот никогда не проигрывал.
В камере было холодно, но не так, как зимой сорок пятого. Тогда им с Реем чудом удалось выжить и выбраться из той мясорубки. Кто бы знал, что смерть придёт вот так, в мирное время. Северус вспоминал Рея, иногда разглядывая старые шрамы на запястье. Как всё-таки интересно с людьми играет судьба, хаотично переплетая человеческие жизни и преподнося сюрпризы. А вот началось бы у них с Реем хоть что-то, не будь этой глупой выходки? Да и потом, если бы они не оказались в одной эскадрилье? И позже…
Северус не мог понять, в какой момент всё изменилось. Сначала всё вроде бы происходило само по себе, без его особого участия, а потом что-то пошло не так. И можно было даже отследить момент, когда это случилось. Иллюзий Северус не питал — его переезд в Уик и был тем самым камешком, вызвавшим лавину. Причём тогда это решение казалось естественным и простым, и оно, по сути, было единственным шагом Северуса навстречу Рею.
Чем дольше Северус об этом думал, тем больше замечал неоднозначных моментов, которые должны были ранить Рея, только вот он не подавал вида. Ни тогда, ни потом… сколько же претензий к Северусу у него должно было накопиться! Даже дома Рей был вынужден сдерживать свои порывы нежности и ласки, чтобы «не травмировать Гарри и не подавать ему неправильный пример». Будто это чему-то помешало! И ведь Гарри выбрал себе не кого-то, а сына Люциуса… Интересно, а Рей об этом догадывался?
Северус тонул в воспоминаниях, запоздало жалея обо всём, чего не сделал. Впрочем, о том, что сделал, он тоже жалел. И самым страшным было понимание, что ничего уже не исправить. Спал Северус отвратительно. Он уже давно не различал, день сейчас или ночь, а если день — то какой по счёту. Казалось, что он сидит здесь не меньше года. Самого отвратительного года в его жизни.
Время тянулось и тянулось, а ничего не происходило, словно про Северуса все забыли. Хотелось верить, что это инициатива Крауча, который прекрасно знал всё о психологическом давлении и запросто мог запретить любые «свидания». Северус был уверен, что это в его власти. Иногда даже сумасшествие казалось прекрасным выходом, так как наверняка избавило бы от груза воспоминаний. Или это называлось амнезией?