Один из членов команды держал красную трубку телефона, чтобы получить звонок, который, конечно, никогда не поступит. Другой разговаривал с Колдуэллом, из-за плохой акустики его слова были едва слышны. Он спрашивал Колдуэлла, хочет ли тот произнести свои последние слова.
Ответ Колдуэлла, напротив, прозвучал чётко и ясно:
– Агент Пейдж здесь? – спросил он.
От его слов Райли вздрогнула.
Мужчина не отвечал. Это был не тот вопрос, на который Колдуэлл имел право знать ответ.
После напряжённого молчания, Колдуэлл снова заговорил:
– Передайте агенту Пейдж, что мне жаль, что моё искусство не осуществило над ней правосудия.
Хотя Райли не видела его лица, она услышала его смешок.
– Это всё, – сказал он. – Я готов.
Райли захлестнула волна ярости, ужаса и смущения. Этого она точно не ожидала. Дерек Колдуэлл посвятил свои последние моменты жизни ей. И сидя здесь, за небьющимся стеклом, она ничего не могла с этим поделать.
Она привлекла его к ответственности, но в самом конце он осуществил свою странную, больную, но месть.
Она почувствовала, что её руку сжимает маленькая ручка Гейл.
«О, Боже, – подумала Райли. – Она меня успокаивает».
Райли почувствовала приступ тошноты.
Колдуэлл спросил:
– Я почувствую, когда это начнётся?
Он снова не получил ответа. Райли видела, как по прозрачным трубочкам побежала жидкость. Колдуэлл сделал несколько глубоких вдохов и, казалось, заснул. Его левая нога несколько раз дёрнулась, а затем застыла.
Спустя мгновение члены команды поочерёдно сдавили обе его ноги, но никакой реакции не последовало. Странный жест. Райли поняла, что таким образом охранник пытался удостовериться, что успокоительное подействовало и осуждённый полностью без сознания.
Охранник крикнул что-то неразборчивое людям за шторкой. Райли увидела, как по трубкам капельницы побежала другая жидкость. Она знала, что второе лекарство остановит его лёгкие. А третье, спустя какое-то время, остановит сердце.
Дыхание Колдуэлла замедлялось, а Райли задумалась о том, на что она смотрит. Чем это отличается от того, когда она сама убивала людей? По долгу службы ей пришлось убить несколько серийных убийц.
Но эта смерть не была похожа на те смерти. По сравнению с ними, она была дико контролируемой, чистой, клинической, безукоризненной. Она казалась ужасно неправильной.
Райли безотчётно подумала:
«Я не должна была доводить до такого».
Она знала, что ошибается, что она схватила Колдуэлла профессионально, по инструкции. Но всё же…
«Я должна была сама убить его».
Гейл неотрывно держала её за руку десять длинных минут. Наконец, стоящий рядом с Колдуэллом работник сказал что-то, чего Райли не расслышала.
Из-за шторки вышел смотритель и достаточно чётко, чтобы его услышали все свидетели, объявил:
– Приговор успешно вступил в силу в 9:07 утра.
Затем просмотровое окно снова закрыли шторками. Свидетели видели всё, что должны были. В комнату вошли охранники и стали торопить присутствующих покинуть помещение.
Когда группа вышла в коридор, Гейл снова взяла Райли за руку.
– Мне жаль, что он сказал то, что сказал, – сказала она ей.
Райли была поражена. Как Гейл могут беспокоить чувства Райли в момент, когда над убийцей её дочери наконец восторжествовала справедливость?
– Как ты сама, Гейл? – спросила она, пока они быстрым шагом шли по направлению к выходу.
Гейл какое-то время не отвечала. Её лицо ничего не выражало.
– Всё кончено, – наконец сказала она холодным и бесчувственным голосом. – Всё кончено.
Через мгновение они вышли на яркое утреннее солнце. Райли видела, что на улице стоят две группы людей, отграниченные друг от друга верёвками и тщательно контролируемые полицией. На одной стороне были люди, которые одобряли казнь, они размахивали плакатами со словами ненависти, некоторые из которых были довольно грубыми и содержали неприличные слова. Они, очевидно, торжествовали. А другая группа протестовала против смертной казни, используя для этого собственные плакаты. Они всю ночь продержали сбор со свечами и выглядели гораздо более покорными.
Райли поняла, что не может посочувствовать ни одной из групп. Эти люди пришли сюда ради самих себя, чтобы показать на публику своё возмущение и нравственность, потакая лишь собственным желаниям. Она считала, что им здесь делать нечего – среди людей, чья боль и скорбь слишком реальны.
Между входом и толпой роились журналисты, неподалёку стоял их транспорт. Когда Райли шла среди них, к ней подбежала какая-то женщина с микрофоном и оператором позади.