— Не пугай меня, не пугай! Не убегу в сторону, посмотрим, кому больше достанется.
И они побежали в деревню жаловаться председателю правления Сакаю Султанову.
Правление размещалось в большом красивом доме Гарея. Высокие светлые окна… Одно сразу бросалось в глаза: грязная неуютная комната — лозунги и плакаты на стене закопчены табачным дымом, кругом сажа от лампы, консервные банки, спички и окурки.
Когда Тимер вошел в правление, там никого не было.
Он неторопливо осмотрел стены, на которых висели лозунги, написанные, видно, рукой Шарафа: и успевшие уже изрядно вылинять: «Выше знамя сплошной коллективизации!», «Долой кулачество как класс!» Все это близко и понятно Янсарову. Одно он не может взять в ум: почему же самого Гарея-бая не ликвидируют как «класс»? Да еще каждый месяц платят за это помещение! Вот болтаются на стене его часы. И за них платят? За эту развалину, которую давно пора выбросить на свалку? К тому же неверно показывают пять, хотя на его часах уже семь. Впрочем… дверца настенных часов со скрипом распахнулась, наружу выскочила кукушка и хриплым голосом прокуковала семь раз.
«Ишь ты, — уважительно подумал Тимер. — Хоть и дряхлые, а работают вполне прилично!..»
Решив, что председателя сегодня не будет, он направился к двери и столкнулся с ворвавшимися в комнату разъяренными женщинами.
— Куда все подевались? — заорала одна из них. Это была Магуза.
— Тише, апай! — шагнув вперед, сказал Тимер.
— А чего бояться? Да для меня ты будь хоть Калининым! Да я, да я!.. — отбросив на спину растрепавшиеся косы, она стала бить рукой себя в грудь.
— Это хорошо, что вы ничего не боитесь, — заметил Тимер. — Сейчас у нас равноправие.
— А если так, то почему Султанов позволяет нас избивать? Для того ли нас сплотили в колхоз?..
— Ничего не понимаю, кто вас избивает? Что случилось? Скажите хоть толком! Садитесь и рассказывайте.
Женщины притихли. Наверное, приняли Тимера за районного представителя. Только Фатима, все еще раскрасневшаяся и возбужденная, смело подошла к незнакомому парню.
— Я ее побила.
— Вон вы какая смелая! Однако я полагаю, что вы все же не приказчик боярина Соколова, чтоб безнаказанно избивать женщину?
— Конечно, нет! Но почему она сеет среди нас смуту, подстрекает бросить работу и разойтись по домам?
— Это нехорошо. Значит, виноваты вы обе. Разве не так?
Тимер вытащил блокнот и торопливо записал несколько слов.
— Наверное, так, — после некоторого молчания выдавила женщина.
— Не я первая начала! Не я! Упаси аллах, не кличь на нашу голову беду, не записывай на бумагу, у меня грудной ребенок! — внезапно жалобным голосом запричитала Магуза.
— Пусть запишет, в следующий раз не будешь настраивать людей против колхоза!
— А не сын ли это Хасби-инэй? — вглядевшись в парня, спросила одна из женщин. — Ну, конечно же, Тимербулат! Здравствуй, сынок! Благополучно ли вернулся?..
Забыв о недавней ссоре, женщины обступили Тимера. Кое-кто даже прослезился.
— Ай-яй, не увидел бедной матушки!..
— Чудесным человеком она была…
— Сын вон как вырос, жить бы ей сейчас да поживать!..
Размякла душа у парня, он отвернулся, сглотнул подступивший к горлу комок и посмотрел в окно.
Магуза, узнав Тимера, вновь начала жаловаться.
— Так вот и живем, сынок. Колхоз организовали, все от него теперь зависим.
— Колхоз — это хорошо, Магуза-апай! И зависеть ни от кого не будем.
— О аллах, даже имени моего не забыл! — радостно воскликнула женщина. — Говоришь, хорошо? Тебе виднее, ты в городе жил. Поверю тебе, подожду, может, и увижу еще хорошую жизнь…
— А я давно в колхоз верю, — вступила в разговор Фатима и присела на стул, рядом с Тимером. — Говорят, рыба гниет с головы, неудачного председателя мы избрали. Сидит на телеге, дымит махрой и ничего не делает. В поле никогда не был. Мы для него и не существуем. Помощи никакой, на наше настроение ему наплевать. Бык падет — для него мясо, телега разобьется — дрова…
— И то верно! — согласилась Магуза.
— А шум сегодня поднялся из-за пустяка, Фахри всех рассорил… Чтоб ему!
— Фахри? — переспросил Тимер. — Кто он такой? Не сын ли прасола Хисамыя?
— Он самый.
— Теперь и я вспомнил, — Тимер внимательно оглядел женщин.
Они уже успокоились и скоро стали расходиться по домам.
Фахри, сын прасола Хисамыя… Старшего Тимер знал плохо, но хорошо помнил внешне: высокого роста, с продолговатым носом и круглой черной бородой… Из детства помнился ему один случай… В 1917 году он, будучи совсем малым, жил у большой дороги, в старых Кайынлах. Дом Хисамыя стоял на окраине.