И они молча зашагали по направлению к деревне, прислушиваясь к скрипу снега под ногами. Трудно сказать, о чем думал старый Гариф, но в голове Якуба стояли пропавшие лошади, чистые бланки с печатями и красномордый с выпученными глазами Шавали. Определенно, тут была какая-то связь.
В это время липовый адвокат, немного протрезвев, чуть не рвал на себе волосы.
— Портфель, я потерял портфель. Черт с ними с вещами, но жалко портфель.
Его жена, острая на язык Гамиля, тут же напустилась на него:
— Эх! И зачем было на свет появляться такому дураку, как ты! Подумаешь, начальник, портфель ему понадобился. Ну ладно, покупай, на тебе портфель. Так тебе и поверила, что потерял, уродина ты этакая! Нет, не пропал он у тебя, а пропил ты его, винная бочка! Как же, поверила я тебе, ищи дураков.
Тут вдруг растворилась дверь, Шавали и Гамиля притихли. В дверях появился крупного сложения незнакомый человек с большой седеющей бородой. Увидев чужого мужчину, Гамиля торопливо поправила волосы на макушке мужа, которым только что задала основательную трепку, сама сделала вид, будто ласкает его. А бывший адвокат приосанился перед чужаком, принял солидный вид. Эта привычка напускать на себя деловитость осталась в нем с прежних времен. Прищурив левый глаз, склонив голову вправо, Шавали как будто погрузился в тяжкую думу о вещах, которые непосильны уму простого смертного. Если ему в это время задавали какой-нибудь вопрос, он бормотал что-то невразумительное.
Гость, увидев, что в доме чужих нет, бодро поздоровался:
— Привет добрым хозяевам!
— Привет! — пробормотал Шавали и зевнул.
— Да ты толком разговаривай! Если не хочешь узнавать старых знакомых, я тебя заставлю, — сказал вошедший.
— А? Что? — вскочил Шавали. Что-то знакомое показалось ему в этом твердом голосе, и он испугался.
Вошедший, по-хозяйски смело шагая, прошел и сел в переднем углу, нагловатым голосом приказал:
— Дайте поесть мне! Пельмени!
— Гарей-агай! — вдруг воскликнул Шавали. — Так это ты?!
— Нечего орать на всю избу, — сказал тот сердито. — Быстрее давай пельмени.
— Ах, Гарей-агай, вот уж не ожидали, — залопотала Гамиля. — Сейчас, сейчас пельмени будут готовы. Мясо пропущено через мясорубку, тесто готово. Везучий ты, оказывается, человек, вовремя зашел. Мы уж совсем не ожидали такой радости. Вот ведь как хорошо да кстати получилось.
— Ладно уж, нечего тут лебезить, лучше поскорее пельмени свои приготовь, — грубо оборвал ее Гарей. — И ты, адвокат, помоги ей, чего сидишь? Да шевелитесь, черт побери!
Шавали и Гамиля, испытывая и страх и уважение к неожиданному гостю, забыв про свою недавнюю свару, дружно бросились на кухню. А Гарей, как был в одежде и обуви, так и грохнулся на хозяйскую кровать. Он устал.
XV
На другой день, когда заря едва еще намечалась, затопили для Гарея баню. Вчера вечером, наевшись доотвалу пельменей, он приказал насчет бани. Баню топил сам Шавали, жене его было некогда. Она пекла блины, жарила мясо, в общем, дым стоял коромыслом.
Шавали сидел в дымной бане и все время бормотал себе под нос:
— Вот беда-то! Откуда же ты появился, окаянный? Час от часу не легче.
Шавали топил баню, а в голове его бродили мысли чернее сажи. Он понимал, что оказался между двух огней. Во-первых, это преступление укрывать беглеца. Хоть его и называют «липовым» адвокатом, кое в чем он разбирается. А попробуй прогони Гарея или доведи сведения о нем до соответствующих органов, что тут будет, такое начнется, не дай бог. Он, старый шайтан, выкопает все твои грехи, сам пропадет и его погубит. Вдруг отчаянная мысль пришла к Шавали: «А если прикончить его в бане? Кто видел, кто чего знает?»
Но хотя люди считали Шавали ловким пройдохой и человеком бесстрашным, на самом деле он был безвольный и трусоватый. В общем, это был не тот человек, который смог бы поднять руку на Гарея. Едва он подумал об этом, тут же его охватили сомнения и страх: «Гарей-бай ведь он, Гарей-бай! Сумел вернуться из Сибири! Это тебе не шутка. Немало у него, должно быть, преданных людей. Даже здесь, в Максютово, есть, наверно, у него целая свора собак. Поди попробуй уничтожить его, от тебя самого останется один дым. Найдут и выковырнут из любой щели».
Шавали еле перевел дух от этих страшных мыслей, тяжело, как-то обреченно, вздохнул и уставился на уголья, которые уже покрывались пеплом, угасали. Скоро останется лишь жалкая горстка золы. А давно ли тут горел жаркий огонь, с шумом пожирая сухие дрова. Один уголек откатился из общей кучи и теперь едва мигал. Шавали опять тяжело вздохнул. Кто знает, может быть, этот белесый, гаснущий кусочек уголька напомнил ему собственную отчаянную и несуразную жизнь? Кто знает…