— Эх, упустили, — с горечью сказал Байназар.
— Максютовские муллы, больше некому, — высказал свою мысль Шакир. — Приехали поживиться.
— Слушай, может, догоним их верхом! — воскликнул Байназар.
Но Шакир безнадежно махнул рукой.
— Брось-ка ты эту затею. Они наверняка не без оружия. Подстрелят, как куропаток.
— Какое может быть у них оружие?
— Известно какое, обрезы.
Да, такого оружия у недобрых людей было еще достаточно. У Байназара пропало желание догонять злоумышленников. Надо было осмотреть внимательно дом. Задняя дверь как была заперта снаружи, так и осталась. Значит, у воров должен быть какой-то другой путь. И вскоре они обнаружили его. Воры выставили окно в столовой, которая примыкала к дому, и залезли через него.
Шакир привел Фахри и Якуба. Вошли в комнату и зажгли свет. Все вещи в кладовой были на месте: две бараньи тушки висели на стене, не тронут был и рулон белой бязи, купленной на халаты дояркам. Фахри, увидев, что все на месте, обрадовался.
— Ага, вовремя ребята помешали. Ничего не тронуто. А масло я успел сдать. Как чуял.
— Ты все-таки получше смотри, сосед, может, чего-то и не хватает, — сказал Якуб.
— Да нет же, я тебе говорю, все в порядке.
— Слушай-ка, Якуб-агай, они, кажется, в подполье копались, — сказал Байназар. — Свет как будто оттуда шел.
Осмотрели подполье, но и там ничего подозрительного не обнаружили.
— Эх, ребята, ну и растяпы же вы! — в сердцах сказал Якуб Мурзабаев. — Как увидели свет, надо было сразу же сказать нам. Уж сообща-то мы бы их не упустили.
— Да разве это настоящие воры? — сказал Фахри. — Залезли и ничего не взяли. Это наверняка не из наших. Заезжие.
Этот случай все-таки насторожил Якуба. На другой день в правлении на ночь поставили дежурных. Но воры как сквозь землю провалились. Якуб успокоился, но на душе у Байназара все еще оставалось какое-то неясное подозрение.
А праздник в деревне не прекращался. В трескучую декабрьскую ночь Фахри возвращался из гостей домой, во всю глотку горланя песню:
На улице не было ни души. Звезды угасали одна за другой. Значит, было где-то уже под утро. Фахри, оказывается, засиделся в гостях.
Он был у жены Хаммата, которая собрала самых близких друзей. От мужа ее пришло письмо. Прочитали его и поплакали.
Гости погоревали немного, да что тут поделаешь. На столе самогон, суп и всякая вкусная еда. Только жена Хаммата поет да плачет, поет да плачет. Все как могли, старались ее утешить, мол, вернется же твой муж, вон с какой надеждой пишет. Но как понять чужое горе?
С этого невеселого застолья и возвращался Фахри. Не доходя до дому, он повернул в сторону фермы. Хоть и пьяный, но памяти не потерял, пошел прямо в телятник. Телята были беспокойны непрерывно кашляли.
— Ага, кашляете, ну-ну, — захохотал Фахри. — Кашляйте давайте, чтоб вас чума… Стало быть, комсомолец Байназар худо присматривает за вами. Допустил такое, чтобы простудились ваши легкие. Мы еще припомним это молокососу, припомним, настанет время.
Фахри давно уже ненавидел старшего скотника фермы Байназара Кылысбаева. Потому что тот, как стал секретарем комсомола, не давал ему покоя. То на собрании выступит с критикой, то в стенную газету напишет. Например, в праздничной газете многих расхвалил, а Фахри изобразил с большой ложкой в руке, а в другой круг масла. Внизу написал такие частушки:
Люди читали газету, хохотали от души и указывали пальцем на заведующего фермой. Даже старик Гариф вдруг стал шутить:
— Вы говорите, куда девается сметана и масло. Посмотри на Фахри, какой он упитанный. Наверное, Фахри лопает сметану.
Когда Фахри вышел из ворот фермы, он не смог удержаться и показал кулак в сторону Байназарова дома, пробормотав сердито:
— Мы еще посмотрим, братишка Байназар. Таких, как ты, я немало на свете повидал. Не видал еще горя, не отведывал моего кулака.
Байназар неплохо присматривал за скотом, но злость доводит человека до крайней грани, и Фахри давно ждал подходящего момента, чтобы напакостить Байназару. Вот сейчас, кажется, как раз подходящее время, другого не будет. И он добьется своей цели.