- Ага, вы потому отказываетесь, что не можете?! Не будьте эгоистом, Шаверников! Тоже рыцарь нашелся! Или вам неизвестно, что эта шлюшка спала с половиной города? Нет у вас на неё никаких исключительных прав!
- Никогда не догадывался, - медленно проговорил я, - до какой гнусности может довести любовь к Бодлеру.
- Кстати, - осклабился он, - вы и не догадываетесь, чем я занимался вчера перед тем, как мы так мило беседовали на проспекте Славы! Я провел приятнейшее утро с вашей женой! Могу вас поздравить: она просто мастер орального секса!
Я плюнул ему в лицо. Он бросился на меня, попал на острые ногти Анжелы и взревел. Еще мгновение - и мы бы с ним покатились в обнимку по грязному полу. Но громыхнула дверь, раздался окрик "Смир-рно!" - мы отпрянули друг от друга и оглянулись. В раскрытой двери стоял курбатовец, наголо бритый, с андреевским крестом из пулеметных лент на груди.
- А ну, все выметайтесь! - услышал я его приказ сквозь заполнивший уши звон.
Все, кто был заперт в подвале, медленно потянулись цепочкой на двор. Мы вышли одними из последних, едва переставляя подгибающиеся ноги. У выхода во двор стоял ещё один курбатовец, вглядывался в лица:
- Проходи... Проходи... Нагнали бомжей каких-то... Стой! - задержал он очередного мужчину. - А ты у нас, случаем, не чурка?
- Нет, нет! - заволновался тот. - Я... - и полез в карман - вероятно, за какими-то документами. Но проверяющий смилостивился, - Ладно. Вали отсюда! - и толкнул беднягу в спину. Тут же рядом разномастно одетые боевики держали под прицелами автоматов группу сдавшихся милиционеров. Перед ними прохаживался ещё один курбатовец, вероятно, старший - он единственный был в черной униформе.
- Русский? - тыкал он пальцем в очередного пленного. - Служить будешь? - и когда тот поспешно кивал, делал знак, и помощник тут же цеплял на локоть новообращенному красную повязку.
- Да что ты их спрашиваешь! - усмехнулся кто-то из конвоиров. - Они ещё вчера свои ряды очистили, сами всех своих чурок перестреляли!
Тем временем настала моя очередь быть проверенным на национальную благонадежность. Я сделал шаг вперед - и тут меня окликнули:
- Да это никак Шаверников!
Повернув голову влево, я увидел чуть поодаль побитый "лендровер", кое-как выкрашенный в защитный цвет, около него - Курбатова с группой приближенных, но самое главное - Долинова в длинной военной шинели. Именно он направлялся ко мне навстречу, восклицая на ходу:
- Не ожидал, не ожидал! А это... - он на мгновение задумался. - Анжела Веснина, я не ошибся? Что вы тут делаете? Да, мы же незнакомы. Я - Алексей Долинов, - и он протянул мне руку, которую пришлось пожать. Такое обхождение внушало некоторый оптимизм, и мы позволили отвести себя к "лендроверу". Курбатов на Анжелу посмотрел заинтересованно, но мне лишь вяло кивнул, и они с Долиновым продолжили обсуждать какие-то свои дела. Вместе с ними был и Мамонтенок-Дима - тот самый авторитет, переметнувшийся к Долинову. Такую кличку он получил за свою неимоверную волосатость.
- ...Дельфинов своих стрелков в "Каменном городе" прячет... - говорил Курбатов.
- Я этому козлу устрою каменный город из гранитных надгробий! огрызался Долинов. Я попытался прислушаться, но они говорили вполголоса, а как назло, рядом длинноволосый светлый парень, которому больше бы пошла косуха с заклепками, чем прожженный десантный комбинезон, громко хвастался вчерашней расправой над каким-то грузином:
- ...Они там сами все пидоры... Ну, мыла у нас не было, так мы ему, значит, дрыном в жопу, чтобы, значит, дырку расширить...
Бричковского Долинов не удостоил своим вниманием. Любитель прекрасного сделал было шаг в нашу сторону - обиделся, вероятно, что им пренебрегли но потом передумал, криво усмехнулся, направился к толпе бывших узников подвала, которые не спешили расходиться, ошеломленные внезапным освобождением, и кучковались во дворе - и тут какая-то тетка в платке взвизгнула:
- Этот..! Вчера..! Доченьку мою..! - и бросилась на него. К ней присоединились две соседние женщины, охваченные тем же порывом, а затем и вся толпа отпущенных на свободу, заразившись стадным инстинктом, накинулась на попавшегося под руку плейбоя. С толпой разъяренных женщин не справится ни одна сила на свете. Сколько ни палили в воздух курбатовцы, сколько ни прикладами по спинами - бабы не успокоились, пока не довели расправу до конца. Тогда они отпрянули, оставив то, во что превратился Бричковский, лежать под холодным дождем, самые капли которого вобрали в себя заливший небо недобрый румянец и, упав на асфальт, текли прочь ручейками крови несчастного поклонника маркиза Де Сада.
- Не смотри туда, не смотри, - шептал я, обнимая Анжелу, прижавшуюся лицом к моей груди, и сам старался не смотреть, но любопытные глаза косили, косили, острожно подбираясь к этой нечеткой окровавленной груде на краю поля зрения. У парня, пару минут назад рассказывавшего про грузина, лицо на глазах зеленело, сравниваясь цветом с его пятнистым камуфляжем. Потом по его груди и горлу прокатилась судорога, он зажал рот ладонью и бросился за "лендровер".
20.
О том, что с нами собираются делать, нам с Анжелой не сообщали. Несмотря на корректное и даже предупредительное обращение Долинова, нас обыскали - в третий раз за день - и, обнаружив у Анжелы пропуск от Грыхенко, вскоре дознались, что мы держали путь в Думу.
- Замечательно! - сказал на это Долинов. - Вместе поедем. А с Грыхенко у меня полная договоренность.
Его воинство погрузилось по машинам всех типов и размеров и понеслось по проспектам, как полный хозяин в городе. Я обратил внимание на кативший в конце процессии таинственный автобусик с занавесками на окнах, откуда никто не выходил. Долинов не наврал - Грыхенко явно вступил с ним в альянс. Регулярные войска выстроились перед длинным темно-серым зданием Думы как будто на парад, боевики - среди которых многие только вчера впервые взяли в руки оружие - расположились напротив них не слишком ровной линией. По этому коридору мы, словно почетные гости, в сопровождении большого эскорта вошли в Думу.
Появление Долинова чуть ли не под руку с Грыхенко явно было полнейшей неожиданностью. "Комитет примирения" собрался в кабинете какого-то важного деятеля, чуть ли не самого Брыкина, спикера. Кабинет выходил окнами во двор, и видимо поэтому считался более-менее безопасным. Обстановка чем-то напоминала утро после попойки. Весь т-образный стол был заставлен открытыми консервами, блюдами с бутербродами, фруктами, нарезанным хлебом, бутылками с газировкой и даже пивом - и все это не просто "надкусанное", а самым гадким, свинским образом раздавленное, поваленное, перевернутое; и на столе, и на полу - куски хлеба, полусъеденные шпроты, мандариновые шкурки, липкие лужи "кока-колы". Даже те, кто сидел, повскакали с мест - и застыли в изумлении, на мгновение-другое представив финальную сцену "Ревизора". Я увидел Орла в его малиновом галстуке, Дельфинова, Пурапутина. Были здесь Медузовский - директор экскаваторного завода, сейчас почти полностью разворованного, Александрюк - главный редактор "Светлоярского рабочего", Распадов - известный светлоярский писатель-почвенник; мелькнул отец Вассиан в черной рясе. Навстречу нам из кресла, точь-в-точь такого же, как у Бойкова, что вызвало у меня секундное чувство дежа-вю, поднимался Моллюсков. Первым пришел в себя Пурапутин. Он поспешил к Долинову, протягивая руки:
- Алексей Алексеевич, вот и вы! Мы вас давно поджидаем!
Долинов отстранил его рукой. Вальяжного благодушия, с которым он встречал Грыхенко, сейчас на его лице не было и в помине. Он шагнул к остолбеневшему Дельфинову и ткнул ему пальцем в грудь.
- Ну, кореш, это твои шестерки меня завалить пытались?
Дельфинов молчал.
- Отмазываться будешь? Ты меня реально достал своими наездами! Три раза! Головы тебе предъявить - все десять штук? Опознаешь свою пехоту?
Глаза Долинова сверкнули зеленью, он махнул рукой - и в коридоре заиграл какой-то марш Третьего рейха, бравурный, развязный, с залихватским рефреном "ва-ха-ха!" Звук был глухой, плывущий, как на старых пластинках. Долинов скинул шинель, в которую до сих пор кутался - и оказался вылитым Штирлицем в мундире штандартенфюрера. Только железного креста не хватало. Затем в кабинет вошли две длинноногих манекенщицы с тщательно уложенными светлыми волосами и с губами, нарисованными темной помадой на строгих лицах. Они были одеты в длинные, до пят, платья из прозрачной ткани; в огромные декольте, обрамленные пышными воланами, вылезали черные кружевные бюстгальтеры. Девушки старались держаться спокойно, хотя лицо одной из них заметно дергалось. Руками в ажурных сетчатых перчатках они держали между собой едва не волочившуюся по земле холстину, в которую было завернуто что-то крупное. Следом за ними шли два эсэсовца - для полного сходства им даже где-то раздобыли "шмайссеры". По сравнению с ними курбатовские боевики со своими красными повязками выглядели участниками плохой самодеятельности, да и сам Курбатов в своей черной коже казался штафиркой-провинциалом, по недоразумению затесавшимся на торжество арийского духа. Девушки вышли вперед, отпустили края холстины - она раскрылась, и на пол вывалилось пять или шесть окровавленных голов.