– Перевод Габриель новеллы «Леди Шалотт».
– А-а. Кстати, я узнал, кто ее французский приятель. Кавалерийский офицер по имени Филипп Арсено.
– Ты нашел его? – оглянулась жена.
– Хотелось бы приписать заслугу себе, но на самом деле это Арсено нашел меня. Утверждает, будто познакомился с мисс Теннисон в читальном зале Британского музея и помогал ей с переводом.
Геро замерла, позабыв про записную книжку в руках.
– Полагаешь, он мог быть любовником Габриель?
– Француз отрицает это, но признает, что был по крайней мере полувлюблен в нее. Похоже, обычно он старался приурочить свои прогулки в парке к тому времени, когда твоя подруга приводила племянников покататься на лодке по Серпентайну. А неделю назад, в воскресенье, они вместе ездили на Кэмлит-Моут смотреть раскопки – хотя Арсено никогда не сознается в этом вопиющем нарушении условий своего освобождения.
Жена замолчала, устремив взгляд куда-то вдаль.
– Что такое? – спросил наблюдавший за ней Девлин.
Геро тряхнула головой:
– Просто вспоминаю слова, которые Габриель сказала мне примерно месяц назад.
– Какие слова?
– Она тогда спросила: решив вместо замужества посвятить себя науке и писательству, не чувствовала ли я когда-нибудь, словно в моей жизни чего-то недостает – чего-то важного. И призналась, что в последнее время сама начала ощущать, будто наблюдает за жизнью, но не живет. Словно день за днем проводит, глядя на отраженные в зеркале бледные тени других людей – поначалу, возможно, интересно, но в конечном итоге появляются пустота и неудовлетворенность. А потом сказала...
– Да?
– Сказала: «Недавно я поняла, как мне опостылели эти тени».
Взгляды супругов встретились. Себастьян снова ощутил тишину окружавшей их ночи и поймал себя на том, что думает об изумительно нежной коже, о шелковистой ласке густых темных волос, скользящих по его груди, о том, как распахиваются от удивления и удовольствия глаза жены, когда он погружается в нее. Он заглянул в глубину расширившихся темных зрачков, увидел приоткрывшиеся губы и понял, что мысли Геро отражают его собственные.
Но присутствовавшее и ранее в их отношениях затаенное недоверие теперь принимало угрожающие размеры, питаемое непонятными событиями вокруг смерти Габриель Теннисон, отравляемое ядом неослабевающей злобы лорда Джарвиса и запутанным, мрачным прошлым самого Девлина. Себастьян и Геро вступили в брак настороженными незнакомцами, которых соединяет только общий ребенок и наконец-то признанное взаимное влечение. Теперь, похоже, они теряли даже эту малость. Вот только…
Вот только все было не совсем так. Влечение никуда не исчезло. Утрачивалась способность безоглядно поддаваться ему.
Странно охрипшим голосом Себастьян спросил:
– И что ты ответила подруге на вопрос, не было ли чувства, будто тебе чего-то недостает в жизни?
По губам Геро скользнула тень улыбки.
– Я солгала. Я ответила «нет».
На какой-то мучительный миг Девлину показалось, что жена подойдет к нему. Но она сказала только:
– Спокойной ночи, – и отвернулась.
На следующее утро явившийся с Боу-стрит констебль сообщил виконту, что убитого ковент-гарденского налетчика опознали. Мертвеца звали Гастон Кольбер, и он был французским военнопленным, освобожденным под честное слово.
ГЛАВА 24
Среда, 5 августа 1812 года
Лорд Джарвис как раз завтракал, когда услышал отдаленный звон дверного колокольчика. Минуту спустя, на ходу стягивая перчатки, в столовую вошла Геро в шляпке в виде кивера и прогулочном платье цвета берлинской лазури в гусарском стиле: с эполетами и двойным рядом медных пуговиц на лифе.
– Доброе утро, – поприветствовал дочь барон, спокойно разрезая бифштекс. – У тебя сегодня решительно воинственный вид.
Приблизившись, Геро оперлась ладонями на стол и уставилась на отца:
– Вчера вечером двое мужчин пытались убить Девлина. Вам об этом ничего не известно?
Джарвис пристроил нож на край тарелки.
– Как я слышал, налетчик, которого виконт отправил на тот свет со своей всегдашней смертоносной ловкостью, оказался условно освобожденным французским офицером. Что заставляет тебя полагать, будто я имею отношение к данному инциденту?
– Я знаю вас.
Барон неспешно положил в рот кусочек бифштекса, прожевал его и проглотил.
– Признаться, меня бы не опечалило, сотри кто-нибудь твоего муженька с лица земли. Но усердствую ли я, чтобы положить конец его бренному существованию? В настоящее время нет.