О своем турецком походе со временем много рассказывал нам Фрумошка. Война его застала в Пажеском корпусе, и он сразу попросился в полк, но бабушка, Аглаида Павловна, обожавшая его, и бабуся были против. Наконец, когда он был уже в специальном классе, начальство разрешило ему ехать на фронт. Его причислили к Чугуевскому полку[83] на несколько дней. Вообще-то он был единственным офицером, служившим в двух полках, шефом которых была Императрица Мария Федоровна: Чугуевском и Кавалергардском.[84] Бабушка Аглаида Павловна и бабуся должны были, скрепя сердце, его отпустить. Он был в восторге ехать. Аглаида Павловна благословила его образом Спасителя в золотом медальоне на цепочке, который Фрумошка почему-то никогда не носил, а со своим крестильным крестом держал на ночном столике в футляре с образом, который я ему дала, еще будучи невестой. Этот медальон всегда был при мне. На нем была надпись: «Спаси и сохрани». Когда нас в первый раз арестовали, я успела выковырять образок Спасителя и взять его с собою в кармане, оставив золотую часть, которая могла бы прельстить большевиков. Когда нас с Масолей пригнали в Новопесковский лагерь[85] и после бани приказали сдать все вещи в дезинфекцию, то я забыла его вынуть из кармана по дороге, и когда спохватилась и побежала к милому банщику, который дезинфицировал вещи, он стал усердно искать, но ничего не нашел в карманах, кроме коробки шведских спичек, которые почему-то не воспламенились в этой жаре, и комочка олова: это и был мой образок, будучи укрепленным на металлической дощечке. Тяжело было мне лишиться этого дорогого образа.
Фрумошка попал в действующую армию в конце войны, но успел отличиться во время разведки, которую ему поручили, получив за это орден Владимира, которым он дорожил. Все это я узнала, став его невестой. Во время турецкой кампании мы, дети, все время играли в войну, в взятие Плевны, а когда это случилось, нам дали свободный от уроков день. То же было при переправе русских через Дунай и при падении Карса. Мама в том году ждала Веру, так что мы в Дугино не поехали, а остались на лето в Москве. По вечерам мы ездили кататься в поляны с м-ль де Шоу, и, когда она была в хорошем настроении, мы ездили на Ходынку, где стояли войска, отправлявшиеся на войну. Мы любили слушать солдатское пение и разговаривать с военными, что м-ль не очень поощряла. Однажды при подъезде к лагерю мы заметили, что солдаты стоят шеренгами с шинелями на голое тело. Не успели мы выскочить из коляски, как м-ль приказала кучеру повернуть и ехать назад. Видимо, там происходил какой-то медосмотр, после чего она больше не соглашалась туда ездить. Мы постоянно слышали восторженные отзывы о храбрости Скобелева, бывшего тогда молодым генералом. Говорили также о генерале Черняеве, который расформировал добровольческий отряд и отправился на выручку славянам. До своего отъезда на фронт он часто бывал у нас в доме, и я любила, забившись в угол Красной гостиной, слушать его рассказы. Конечно, все негодовали на англичан, которые, по обыкновению, только и думали о том, как бы поживиться за счет несчастных славян.
В то время у наших родителей постоянно собирались разные выдающиеся люди, и все хотели помочь, кто и чем мог. Время шло, и 19 июля родилась наша младшая сестра Наташа (жена дяди Павла Игнатьева). Мне тогда было лет 13–14. Осенью того же года м-ль де Шоу вышла погулять, упала и сломала себе руку, так что ее уложили в постель, наложили гипс. Мы ее навещали, особенно к ней внимательна была Катя, которая в другое время доводила ее, кричала во время уроков. Но Катя была добрая девочка и всегда хотела всем помочь. Мы приходили к м-ль сдавать уроки. Ее комната была наверху, недалеко от нашей классной, выходила окнами во двор Никитского женского монастыря,[86] который был большевиками уничтожен. В этой комнате мы с Фрумошкой сиживали на окне после нашей помолвки, когда он приезжал в Москву на несколько дней с бабусей и дядей Валей для знакомства со мной. А Мама со мной туда приехала из Дугина. К м-ль де Шоу приходили бывшие воспитанницы: М. Н. Муханова, госпожа Арапова. Они приносили ей цветы и гостинцы, пока она лежала. Поправившись, она вскоре уехала. Мы от этого были в восторге, хотя она благоволила к Муфке и ко мне, но была всегда какой-то бессердечной и сухой. Дорогая Мими была поглощена уходом за новорожденной, которая была крестницей Натальи Афанасьевны Шереметевой. Кажется, в том же году к нам приехала тетя Лиза Карамзина, она была младшей дочерью нашего прадеда, Николая Михайловича Карамзина, и сестрой нашей бабушки, княгини Мещерской. Мама нам рассказывала, что тетя Лиза в молодости была необыкновенная красавица и пользовалась в свете большим успехом, но раз в летнюю жару она, разгоряченной, вымыла лицо в холодной воде и тем совершенно испортила его цвет. Помню, что она была среднего роста, стройная старуха с красивыми чертами худого лица. Она носила на голове черную кружевную наколку, которая падала по обе стороны лица и красиво его обрамляла. Родители нас предупредили, что мы должны отнестись к ней особенно ласково, так как у нее болезнь сердца, от которой делался страх к одиночеству и пространству, отчего мы должны были ее везде сопровождать по очереди, при ее приходе и уходе в комнаты, которые раньше принадлежали бабушке Паниной. Она жила постоянно с дедушкой, Петром Ивановичем Мещерским, но после его смерти переехала к тете Кате Клейнмихель. Дедушка жил в Царском, в Китайской деревне, где у него была квартира от дворцового управления, и с ним жила не одна тетя Лиза, и часто тетя Катя Клейнмихель, но и семья Озеровых, с которой он был дружен. Я не помню точно, когда он умер, но помню, что тогда нас всех одели в траур и мы этим очень гордились и важничали. Папа с Мама уехали тогда на похороны. Мама любила свою свекровь, которая умерла в Париже в 60-х годах. Мама заботилась о тете Лизе и делала все, чтобы ей было у нас хорошо. Тетя много курила, исключительно пахитосы. Они как-то особенно хорошо пахли. Теперь, кажется, никто их больше не курит. Она нам много рассказывала о своей молодости, что я в основном забыла, а только помню ее рассказы, что она ездила верхом с Лермонтовым, которого любила, а он был завсегдатаем в их доме. Мама говорила, что он был влюблен в тетю Лизу, но был изменчив в привязанностях. Для нее устраивали карточные вечера, поскольку она любила играть, но она довольно рано уходила спать, и одна из нас ее сопровождала.
83
Уланский Чугуевский полк. Полковой Георгиевский штандарт с надписью «За отличие в Турецкую войну 1877–1878».
84
Кавалергардский Ея Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полк. Сформирован в 1799 году для составления гвардии Великого Магистра ордена Св. Иоанна Иерусалимского Императора Павла I.
85
Лагерь, названный по находящимся неподалеку Новопесковским переулкам, располагался около Москвы-реки, поблизости от Бородинского моста, на возвышении, очевидно, там, где находилась Новинская тюрьма. В советское время на месте тюрьмы выстроен был Институт курортологии.
86
Никитский женский монастырь основан боярином Никитой Романовым в 1582 году на месте бывшей церкви св. великомученика Никиты, его небесного покровителя. Находился на углу Б. Никитской улицы и Б. Кисловского переулка. Славился искусными монахинями-вышивальщицами и кружевницами. Уничтожен в 1933 году. На его месте – электроподстанция метрополитена.