Морган попросил меня назвать точные даты, когда Дэнис устроился на работу в «Хадли & Грей», когда началась его связь с Адриенн и когда та умерла. А потом спросил:
— Зачем вы хранили ту папку?
— Я много раз задавала себе этот вопрос. И до сих пор не понимаю зачем. Мне кажется, я пыталась таким образом подстраховаться, вообразив, что, пока у меня на руках есть доказательства неприглядного поступка Дэниса, он никогда не совершит больше ничего подобного. Та история потрясла меня. Молодая и наивная, я считала его совершенством, а он бежал в постель к жене своего босса сразу же после встреч со мной. Все доверие, которое я испытывала к нему, испарилось. Я задумалась о разводе. Но Дэнис отговорил меня.
Я повернулась к Кармен.
— А что касается первой беременности… Я забеременела накануне того дня, когда обнаружила письмо Адриенн. Узнав о ребенке, я запаниковала. Я бы никогда не согласилась на аборт, если бы не мое зыбкое положение.
Кармен посмотрела на Моргана.
— Медицинские записи, имеющие отношение к тому аборту, каким-то образом попали в руки Дженовица. Муж Клер клянется, что он ни при чем. Мы сумеем выяснить, кто это сделал?
Косая ухмылка Моргана не оставляла сомнений, что он может все.
Я прекрасно помнила все имена и даты. Они навечно отпечатались в моем мозгу.
Потом Кармен снова заговорила о папке с письмом Адриенн.
— Кто мог проникнуть на маяк? Дэнис?
— Нет. Ключи только у меня. Скорее всего, письма из папки вынули еще до того, как я забрала ее из старого дома. Я ведь ни разу в нее не заглядывала с того момента. Я захватила папку вместе с остальными бумагами. Просто сгребла все в одну кучу.
— Ваш муж знал, что такая папка существует?
— Я никогда не задумывалась об этом, но полагаю, должен знать. Ни у кого, кроме него, не было ни возможности, ни оснований избавляться от ее содержимого.
— Как вы думаете, когда это могло произойти?
— Не знаю. Я уже давно не дотрагивалась до нее. Знаю только: сейчас папка пуста.
Я выходила из кафе в Чарлстауне с полным осознанием собственной правоты, но, несмотря на это, чувство вины не покидало меня. Со старыми привычками тяжело расставаться. Все-таки где-то в глубине души я продолжала относиться к Дэнису как к мужу и страдала от того, что я его предавала.
Я вернулась в офис. Сначала позвонила Кикит и пожаловалась, что у нее разболелся желудок. Едва я успела спросить ее, что она ела, как трубку взял Дэнис и сообщил, что все в порядке. Потом Кикит горько расплакалась, закричала, что я ее больше не люблю, и повесила трубку. Я набрала домашний номер и, услышав голос дочери, начала клятвенно заверять ее в своей любви; Кикит никак не могла успокоиться, продолжала всхлипывать и икать, причиняя мне невыносимые страдания, но тут к телефону снова подошел Дэнис. И хотя я прекрасно слышала, что он пытается успокоить ее, — его голос звучал на удивление нежно, — я чувствовала себя ужасно.
Потом позвонила Рона, нарисовала мне чудовищную картину состояния Конни и молила меня приехать. Однако я разговаривала с мамой всего несколько часов назад и пришла к выводу, что Конни чувствовала себя вовсе не так ужасно, как описывала мне Рона.
Итак, я ощущала себя виноватой: предала Дэниса, бросила Кикит, не навестила маму.
Потом я вспомнила о Броди. А в чем я провинилась перед ним?
Я смотрела на него. И тут я поймала на себе его взгляд и увидела легкую полуулыбку.
В пятницу днем клерк из апелляционного суда позвонил Кармен и сообщил, что судья дает Артуру Хейберу время до следующей среды, чтобы тот успел составить письменный ответ на наше ходатайство.
Я понимала, что нам удалось одержать маленькую победу, потому что судья мог без промедления отказать нам в пересмотре дела и покончить с этим. Но своим решением он отодвигал процесс еще на пять дней.
Одна задержка за другой. Когда же наступит конец?
Глава тринадцатая
— Как ты, мам?
— Хорошо.
— Как прошла ночь?
— Замечательно.
— Ты спала?
— Главное, что я проснулась. Порой я просто удивляюсь этому.
— Удивляешься чему?
— Что все еще живу. Зачем?
— Ты живешь ради нас. Ты наш стержень. Ты есть, и это дает нам силы.
— Ты счастлива, Клер? — Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба.
— Счастлива? — переспросила я, лихорадочно соображая, что ответить.
— В жизни. Мне надо знать. Я соскучилась по твоей улыбке.
— Я улыбаюсь сейчас. Через час мы едем в цирк. Дети в восторге.
— Что ж, хорошо. А я вот никогда не выносила запаха животных.
Я рассмеялась. Ее любимое оправдание.