Ещё больше раздражая пенящийся внутри неё чёрный пепел, перед Олу замелькали картинки её жизни среди людей: они с Бэром совсем юные — сидят на разогретых солнцем камнях посреди душистого луга, оранжевое солнце спешит к горизонту. «Не уходи! — думает Олу. — Дай мне ещё наглядеться на это лицо. Добродушное, открытое — лицо того, с кем я буду всегда. Всегда, но, почему, не знаю, никогда не смогу на него наглядеться». Бэр прикусил зелёную травинку и держит её в уголке губ, он улыбается — немножко лукаво и одновременно нежно.
— Я сразу поняла, что ты тот самый, — мягко улыбается Олу, она робка, но рядом с Бэром ей легко и просто: единственно важные слова сами изливаются из её души.
— Какой, тот самый? — слегка ухмыляется Бэр, и его улыбка всё больше ласкает Олу, он тоже, чувствует, что Олу та самая, но ему так приятна и радостна любовь Олу, он хочет услышать эту любовь, хочет, чтобы она зазвучала и лилась песней.
— Ты и я, — Олу протягивает свои ладони к Бэру. — Гляди, мои ладони — я простираю их к тебе. Мои глаза — в них навсегда твой образ. Ты тот. Ты здесь, со мною. Тебе дарю я этот вечер, ночь, себя, весь мир. Люблю тебя. Ты я. Я ты.
С того вечера Олу начинает сочинять стихи, нет, она не сочиняет, стихи сами льются из неё. Она принесла людям дар природы — песни, свежие и звенящие, как воздух после грозы, завораживающие, манящие, как море в блеске солнца. Бэр тут же подхватывает льющиеся звуки, рождается музыка, и он играет её на неведомом прежде инструменте, звучат не ноты, не мелодия — сама природа дарит слушающему свои тончайшие звуки: пение птиц, шорох травы на рассвете, шум прибоя, шелест дождя за окном, что слышит сидящий в тепле у камина, ветер шумящий меж крон высоких столетних деревьев, южную ночь, где в тиши, жизнь и любовь слились воедино и не знают конца… Бэр и Олу играют божественную музыку в маленьких кабачках и барах. Их песни исцеляют людей, забывших, что такое свобода, их музыка даёт силу, несёт добро. Скоро услышать их приходит всё больше и больше людей, и вот они уже собирают целые стадионы. Но свободные люди не нужны правителям, им нужны овощи, которыми легко манипулировать, роботы, что исполняют инструкции, винтики большой машины, и как-то во время концерта военные хватают Олу и Бэра прямо на сцене. Олу видит глаза людей полные сочувствия и одновременно страха. «Помогите!», — кричит она, но никто не двигается с места. Их музыка дарила людям свободу, но не учила бороться со страхом, несла добро в сердца людей и изгоняла из них агрессию.
— Никто не помог! — зло прокричала Олу Мудрой. — Трусы! Да, если бы хоть несколько бросились спасти нас… Они! Они! Все! Все виноваты! Те, кто ничего не заметил, ни о чём не хотел знать! Те, кто слушал нашу музыку, а потом отказался от нас! Они поверили, что ничего не было, что всё только казалось, и причиной тому гипноз и вещества! Им было так проще! Они ни во что не хотели вмешиваться. Они боялись! Да те, кто мучили нас — они лишь кончики пальцев, выполнявшие общую волю всего этого мерзкого организма. Уничтожить нас и забыть — вернуться в прежнее болото — потому что постоянный тупой страх — это ничего, это норма жизни, а страх острый — страх того, что тебе сейчас причинят боль, что тебя уничтожат, такой страх, такой страх для людей невыносим.
— Страх победил свободу. Свободу, что принесли вы с Бэром. Её оказалось слишком мало.
— Мало оказалось зла и агрессии. Что ты сделаешь своим добром? Что ты сделаешь добром, когда против тебя пушки и автоматы?
— Так когда-то говорил твой отец, — Мудрая прикоснулась к прошлому, вспоминая последнюю встречу с тем, кого любила. — Неужели мы ошибаемся? Неужели… Но, может, спустя поколения, то, что вы посеяли сейчас, прорастёт и…
— Пусть только прорастёт — его тут же задушат. Прошли давно времена, когда кто-то ещё пытался выбраться из трясины, нет больше героев, и с молоком матери даётся: не пытайся и ты будешь спасён. Это тупое стадо! Зачем оно? Зачем ты помогаешь им?
Пламя заводской печи, где встретились служительницы, вдруг взмыло вверх и приблизилось к опасной черте.
— Ты сидишь в этой печи и сдерживаешь пламя, пока этот олух, — Олу указала на задремавшего на посту рабочего, — видит очередной сон. Если бы я могла! Я спалила бы их всех!..