Легко дышится на «пятачке», жаль, недолго.
Вот явились бойцы в командирский блиндаж, который в том же окопе, да и не блиндаж — так, дыра в земле с растянутыми под потолком плащ-палатками.
— Что надо, славяне?
— Поговорить.
Ни «здравия желаю», ни «разрешите доложить».
— Тут такое дело… Старшина тушёнку сожрал.
Особист ушки навострил.
— Когда?
— Вчера. Накушался спирта и три банки зараз умял.
Старшина с Кавторангом год вместе лямку тянули, еще с того, с прошлого десанта, где две трети личного состава полегло.
— Давай его сюда.
Втолкнули старшину с распухшей расквашенной мордой.
— Ты чего, Семёныч?.. Ты же знаешь, у нас пайка, у нас одна банка на половину отделения в сутки. Нечем нам здесь подъедаться — Большая земля далеко, а фриц сухарём не угостит.
Вздыхает старшина, злобно смотрят бойцы. Так ведь голодно, два завоза на подходах в море разбомбили, отчего третий день брюхо к позвоночнику липнет, а кишка кишку доедает!
— Чёрт попутал.
— Где спиртягу достал?
— У санитара на сахар обменял.
Все на особиста косятся, а тот морду в сторону воротит. Неохота ему с этой бытовухой связываться, допросы чинить и сто бумажек писать. Да и куда потом арестанта девать, здесь тюрем с камерами нет, ты его в нору земляную пихнёшь, а он ночью к немцам сбежит.
— Ну и что делать? — мрачно спрашивают солдаты. — Следствие бы надо.
А чего тут выяснять, всё и так ясно и даже чистосердечное имеется.
— Вот сами с ним и разбирайтесь.
— Как?
— Как заслужил. Я его на Большую землю не потащу, у меня каждый человек на счету, кто его конвоировать будет? А если бомбёжка, если их всех побьёт? Нет у меня места на катерах, мне раненых грузить некуда. Сейчас мы его отправим, он там срок получит и войну в лагерях пересидит, а мы тут все сгинем. Всё, ступайте, не мозольте очи.
Смотрит старшина напряженно.
— Извини, Семёныч, ничем помочь не могу. Лучше так. Для всех. И для тебя тоже. Я тебя в потери спишу, всё как надо оформлю, чтобы семья аттестат получила, а если через трибунал, то сам знаешь. Ступай. Не рви душу… А ну, вон все пошли!
Вытолкали солдаты старшину, да тут же и пристрелили. А как иначе, «пятачок» по своим законам живёт и умирает.
— У нас пополнение.
— Сколько?
— Взвод. Который выплыл. Другой утоп.
— Молодняк?
— Точно так. Из запасного полка.
— Ну и куда мне их? Мне бойцы нужны, а не мамкины сынки со слюнями до колен. О чём там думают? Давай так, строй личный состав в окопе, я инструктаж им проведу по самые… голенища…
Вытянулись бойцы вдоль окопа, все сплошь пацаны, только-только со школьной парты.
— Кто-нибудь из вас воевал?
Молчание.
— Понятно. Значит, здесь начнёте. Слово мое будет короткое: вперёд без приказа не лезть, башку из окопа не высовывать, жопой к врагу не поворачиваться, собственной рукой пристрелю. Смотри что старый солдат делает и за ним повторяй. Оружие содержать в исправности, чтобы блестело как у кота яйца. За каждым «няньку» закреплю, для присмотра. Кто нюни начнёт распускать — рыло на сторону сворочу, так что ни один хирург не зашьёт. Ясно?.. Ну вот так.
Молчат бойцы, глаза пучат. Страшен Кавторанг, страшнее немцев — тех они еще не видели, а этот вот он — рядом, и кулачищи у него с голову поросёнка.
— Где пленные, которых мы вчера взяли?
— В землянке.
— Тащи их сюда.
— Политрук не велел, сказал, их на Большую землю надо.
— А мне по… Как я их туда доставлю? Или мне раненых вместо них на бережку оставлять? Тащи давай!
Притолкали трёх немцев. Таких же пацанов с тонкими шеями, торчащими из воротников мундиров.
— Значица, так, данной мне здесь властью приговариваю этих гансов к исключительной мере. Адвокатов у меня здесь не имеется, так что обжаловать приговор некому.
Прибежал политрук.
— Что здесь происходит?
— Суд над врагами моего Отечества. Есть возражения?
— Их на транспорт надо, в тыл.
— А когда он будет, ты знаешь? А они пока жрать в три горла станут. Я лучше своих бойцов накормлю. Нет у меня здесь лагерей для военнопленных. Можешь жаловаться. После, если мы отсюда живыми выйдем. А пока так… Слушай мою команду: для приведения приговора в исполнение из каждого отделения по два бойца… Ты… Ты… И вот ты… Строиться!.. Лишних патронов у меня для вас нет, каждый на счету, я их для немцев берегу. Штыки… примкнуть. Штыковому бою вас учили, чучела соломенные потрошили? Ну вот и славно, теперь посмотрим, чему вы научились. Кто сильно жалостливый, кто не сможет, того я сам лично пристрелю как дезертира, отказывающегося выполнять приказ. — Выдернул из кобуры пистолет.