Володя Марамзин был первым литератором, вступившим в юридические распри с издателем. Вернее, он был первым из известных нам авторов, попавших в почетный список "публикуемых". История тяжбы Марамзина с издателем, пополнившая, ввиду ее анекдотичности, арсенал сережиных историй, наряду с историями об Олеше, получила мгновенное распространение и признание. Сережина версия звучала примерно так. Издатель отказался заплатить Марамзину за напечатанный материал то ли из-за недостатка денег, а, возможно, из общих соображений - ведь не платить же добровольно писателю, особенно если он при этом похож на еврея и имеет все шансы евреем оказаться? Марамзин требовал, издатель отнекивался, Марамзин кипятился, издатель стоял на своем. В результате все закончилось крупной неприятностью, и суду предстояло решить, для кого:для издателя ли, в которого промахнувшимся Марамзиным было запущено пресс-папье, или для Марамзина, который запустил пресс-папье в издателя, допустив промах.
Адвокат Марамзина задает издателю вопросы.
- Говорят, кабинет у вас внушительный, просторный?
- Как раз наоборот.весьма небольшой и душный," - отвечает издатель.
- Ну, а стол, должно быть, дубовый, солидного размера? "
- Да нет же, - продолжает сетовать издатель, - и стол достаточно
маленький и невместительный.
- А как насчет пресс-папье, оно-то уж наверняка из мрамора?
- Угадали, из мрамора, под старину.
- И последний вопрос, товарищ издатель, как вы объясняете тот факт, что, оказавшись вместе с вами в небольшом кабинете и сидя за небольшим столом прямо напротив вас, обвиняемый марамзин запустил пресс-папье из тяжелого мрамора непосредственно в вас, и именно в вас-то и не попал?
Издатель, очень грузный и величественного вида мужчина, зардевшись, отвечал:
- Ну так я же не стоял на месте."
Знал бы издатель Марамзина, что история подарила ему предшественника в лице императора Александра II, он, вероятно, не позволил бы себе так малодушно раскраснеться. Как сообщает нам Игорь Волгин, автор талантливой книги под
Названием "Последний год Достоевского":
"2 апреля 1879 года император прогуливался вокруг Зимнего дворца. Когда (как сказано в правительственном сообщении) он подошел к штабу
с.-петербургского военного округа, что у певческого моста, вАШс противоположной стороны здания вышел человек, весьма прилично одетый, в форменной гражданской с кокардою фуражке. Подойдя ближе к Государю Императору, человек этот вынул из кармана пальто револьвер, выстрелил в Его величество и вслед
за этим сделал еще несколько выстрелов'.
На деле картина выглядела менее статично: шестидесятилетний царь-освободитель спас свою
жизнь лишь тем, что, подхватив полы шинели, стал зигзагами уходить от Александра Соловьева (как деликатно выражались газеты, государь вАШизволил быстро повернуть направо')".
Конечно, сражение Марамзина с издателем имело свою историю даже впределах отечественной словесности. Не заходя в глухие дебри, напомню о печальном издательском опыте именитого его предшественника,Юрия Карловича Олеши, который принудил задолжавшее ему издательство расплатиться с автором без вмешательства правосудия.
- Говорят, - рассказывал Сережа, - Олеша терпеливо ждал денег около года. Он регулярно ходил в издательство, и каждый раз срок отодвигался ровно на две недели. Издатель ждал денег. Их же ждал и Олеша, но издатель ждал их с завидной терпеливостью, а у Олеши в какой-то момент терпению пришел конец, и он сказал издателю в ответ на назначенный ему новый срок. "Придти-то я приду, но уж без денег не уйду." В назначенный день он пошел на рынок, купил коровье вымя, аккуратно заложил его в свои штаны и отправился к издателю. "Где деньги?" - спросил тот. "Не пришли. Сам без зарплаты сижу уже почти год. Как получим, недельки через две, дам вам лично знать" - ответил издатель. "Я же вас заранее предупредил, что недельки через две будет поздно, да и ни к чему, " - сказал Олеша, вынимая из кармана складной нож с выскочившим из него лезвием, расстегивая ширинку и высвобождая нечто, что смотрелось весьма нецензурно. Когда он стал резать ножом по живому, издатель побледнел, торопливо вынул из ящика стола заранее заготовленный конверт с надписью "Олеша", и, отвернувшись, протянул его писателю. "получите ваши деньги и перед выходом застегнитесь, ради Христа."
Видать, печальный издательский опыт запал в душу Олеши так пронзительно и остро, что, даже отдавшись с головой сочинительству, он нет нет да и возвращался к своему диалогу с издателями мира, правда, иногда позволяя себе то одну, то другую вольность по части перочинных ножей и мест их погружения в человеческую плоть.
Издатель "выдернул перо и швырнул его вдогонку... Но разве при этакой толщине можно быть хорошим копьеметателем! Перо угодило в зад караульному гвардейцу. Но он, как ревностный служака, остался неподвижен. Перо продолжало торчать в неподходящем месте до тех пор, пока гвардеец не сменился с караула".
Сам облик Юрия Карловича занимал значительное, быть может, самое значительное место в иконостасе сережиных авторитетов. При этом Олеша был представлен Сережей, разумеется, не как "сдавшийся властям писатель", каким его считал Аркадий Белинков, и не как писатель, широко печатавшийся в официальной советской прессе. Все эти сведения стали нашим достоянием уже в эмиграции, из публикаций Аркадия Белинкова об Олеше, подготовленных стараниями его жены, Наташи. Что касается нашей молодости, то она прошла под знаком того Олеши, которого с интимностью доброго знакомого представил нам Сережа.